И будет прав! Сто раз прав – нечего к чужим женам приставать! Но тогда их прошлое развалится как карточный домик, от него ничего не останется. Всё быльём порастёт. А этого нельзя допустить. Хватит с меня одного Лёхи Бирсана. И вообще, прошлое дразнить нельзя, оно не для этого создано, оно создано, чтобы в нём прятаться. Пока это ему удавалось всякий раз, как только он вспоминал жену и школьные годы.
– Не виноват, – подтвердил Пророк. – Осталось тебя проверить, – добавил он как бы между прочим и, поморщившись, словно от досады, выпил своё вино. – Кислятина однако!
– Подожди, подожди, а кто же ему руку сломал?.. – удивился Цветаев и стал кое о чём догадываться.
– Этого я не знаю. Может, в горячке не почувствовал?
Ага, иронично подумал Цветаев, тебе руку сломай, посмотрим, как ты запоёшь. Зинка ему руку сломала! Вот кто! И таким образом сподвигла на подвиг. Хороша баба! Цветаев глупо засмеялся, выдавая себя с головой. Если бы он на ней ещё и официально женился! Ляха бляха!
Пророк посмотрел на него с подозрением:
– Ты что-то сказал?
– Ничего не сказал, – опомнился Цветаев. – Представил, как он бандерлога загрыз.
– А-а-а… Ну да, – глядя на него с недоверием, согласился Пророк. – Мне тоже вначале смешно было. Даже очень, – от тряхнул головой, словно отбрасывая наваждение. – Ты, кстати, был с ним, когда его убили.
– Опять намёки?! – нарочно вспылил Цветаев и покосился в окно: луна поднялась выше и вовсю заглядывала в комнату, словно силясь понять, что здесь делают люди, о чём они спорят. Так вот она, эта луна, призывала ни в чём не сознаваться, даже под страхом лишения живота.
Цветаев точно знал, что перед Антоном пасовать нельзя, иначе он завладеет душой, и произведёт над ней вивисекцию, если уже не произвёл; нет хуже зависеть от друга, и самое странное, непонятно зачем? Однако точно не за красивые глазки.
– Никаких намёков. Одна констатация, – сказал Пророк, но сделал это так, словно не доверял Цветаеву.
И правильно, подумал Цветаев, я бы тоже не доверял после всех смертей.
– Я же говорил: нашёл его в парке с пулей в башке, – ответил он постным голосом, чтобы хоть чем-то пронять Пророка.
– Это я уже слышал и про пиндосовских собак – тоже.
– Ничего больше не знаю, – как на духу покаялся Цветаев.
– А как ты, вообще, там очутился? – Пророк посмотрел на него проникновенно, должно быть, стараясь понять, насколько он врёт; друг должен врать, но умеючи, а иначе что это за друг.
А не надо было шляться к жене, зло подумал Цветаев, глядишь, Жаглин был бы жив.
– Как? – переспросил Цветаев, выигрывая время. – Как обычно. Гулял…
О Зинаиде Тарасовой тоже нельзя было говорить ни слова, даже упоминать её имени. Пророк раскрутит её в два счёта, сбесится, а потом возьмёт и убьёт Гектора Орлова, и Ирку заодно, а меня – прицепом, как свидетеля его унижений.
– В два часа ночи? – с иронией уточнил Пророк.
– Ну да… – подтвердил Цветаев. – Лето же!
– С дыркой в ноге? – брови у Пророка полезли на крутой лоб.
– Потому и с дыркой, что в два часа, – нагло заверил его Цветаев.
Пророк подумал мгновение:
– Что-то ты, друг, темнишь, – хохотнул через силу и посмотрел так, словно готов был вывернуть наизнанку. – Пьянствовали на пару?!
– Был немного, – поспешнее чем надо, согласился Цветаев.
– Смотри, старик, всё равно выясню, – пригрозил Пророк, но как-то вяло; вышел из него, похоже, весь пар. |