Магдалина бежала к Марте: опуститься рядом с ней перед грядкой, помочь полоть или сесть рядом за стол и вместе перебирать эскизы скатертей, полотенец — для фабрики. Марта всё время что-то выдумывала: то налепит фигурок из глины, обожжёт и раздаст детям, то из небольших камней и сухих цветов соберёт необычный рисунок, скрепит глиной — ставь украшение на этажерку и любуйся, то придёт к ним с Григорием и в летней кухне сделает лепной потолок с весёлым рисунком.

А то бежала Магдалина к однокласснице Григория Ирине — помочь ей возиться с младшими братьями и сёстрами.

Видит перед собой ту улыбку, и кажется: силы рождаются в ней немереные.

В тот день после уроков спешит домой. До возвращения брата успеет приготовить еду и убрать дом.

Догнал голос: «Подожди!»

Вздрогнула. Остановилась. Его дыхание коснулось волос, они вспыхнули. Адриан взял её сумку с книгами.

— Почему не смотришь на меня? — Взглянула и зажмурилась. Сквозь глухоту и звон пытается понять, что он такое говорит: — Придите вечером попрощаться. Решил учиться. Напишу из города. Ты расти пока. Но не очень спеши. Если выберешь меня, — запнулся, договорил: — приеду. — Свободной рукой взял её за руку и повёл.

Они шли и шли, и пальцы его чуть подрагивали и жгли.

А потом обрыв к реке. Сбегали к ней. В весенней воде отражались солнце и их лица. Казалось: так и останутся они навечно рядом, чуть колеблемые волной. Но вот он осторожно повернул её к себе. Теперь отражались друг в друге. И ей казалось: он так и останется в её глазах, она — в его. Но вот его губы коснулись её. Она совсем пропала. Он очнулся первый. Повёл её в нарождающуюся степь. Шли час, два. Скатывалось к ним по небу солнце, кричали птицы, почему-то солью пахла молодая трава. И не было между ними слов.

Слова пришли при всех, когда сидели за прощальным обедом. Адриан — напротив, между отцом и сестрой.

— Почему ты едешь весной, когда все занятия начинаются осенью? — смело ступила она в его улыбку.

— Есть интересные летние курсы.

— Зачем тебе ещё учиться? — наступала она. — Ты же хорошо знаешь историю!

— Ты тоже не хочешь, чтобы он уезжал? — спросила Саша.

— Далеко не всё из того, что вроде знаю, знаю, — не дал Адриан ответить на этот риторический вопрос. — История — не только даты сражений и разные социальные устройства. Уход от истоков, приход к истокам. Мой отец сам творит историю! Не назовёшь ни одного брошенного без помощи в наших сёлах! И даже из чужих к нам идут работать и в праздники…

— Сынок, ты уж слишком, — прервал его граф. — И умирают люди, и в любви многие несчастны.

— Ты же человек, а не Бог! — улыбнулся Адриан. — Бог призывает. Бог наказывает. Ты сделал всё, что может сделать доброго человек. Посмотри, как живут у других графов. Нищета, злоба, убийства…

— Как видишь, и у нас теперь есть убийство!

— Во-первых, это исключение, во-вторых, этого следовало ожидать. — Адриан не уточнил: того, что убили жестокого человека, или того, что убийцей оказался Будимиров. — Хочу создать мир моего отца во всей стране. Понимаешь, Магдалина?

— Может или не может властвовать одно лишь добро? — спросил Григорий.

— Ты сказал «властвовать», — удивилась Саша.