Но к величайшему смятению и недоумению Баскервиля, собеседник, вместо того чтобы по крайней мере улыбнуться и кивнуть, медленно выпрямился и замер в кресле, нахмурившись, как грозовая туча. Лихорадочно пытаясь сообразить, чем мог оскорбить собеседника, Баскервиль, к несчастью, пришел к совершенно неверному заключению, что его комплименты могли показаться слишком бесцветными мужу дамы, который, если верить сплетням, питает необычайно пылкие чувства к молодой жене. Беспомощно оглядев остальных сидевших за столом игроков, Баскервиль в отчаянии продолжал:

– Все посчитали, что герцогиня выглядит неотразимо прекрасной в таком необыкновенном зеленом платье, точно под цвет ее глаз. Я так ей и сказал. Пришлось дожидаться в длинной толпе поклонников, чтобы пробраться к ней поближе, поскольку она была окружена молодыми людьми и старыми ископаемыми вроде меня. Огромный успех, доложу я вам.

Клейтон очень спокойно, с намеренной сдержанностью бросил карты на стол. Отодвинув стул, он поднялся, коротко кивнул собравшимся и, ни слова не говоря, направился к выходу.

Игра на несколько минут замерла: пятеро оставшихся молча смотрели вслед герцогу. Все, кроме Баскервиля, убежденного сорокапятилетнего холостяка, были женаты. Четверо либо весело улыбались, либо безуспешно пытались скрыть усмешки. Баскервиль же был крайне озадачен, если не сказать встревожен.

– Черт побери! – прошептал он, глядя на остальных. – Видели бы вы, как посмотрел на меня Клеймор, когда я обмолвился, что встретил герцогиню у Клифтонов! – И в это мгновение ужасная мысль осенила его. – Я… разве Уэстморленды достаточно долго женаты, чтобы начать ссориться?

– Теперь можно с уверенностью сказать, Баскервиль: Уэстморленды достаточно долго женаты, чтобы начать ссориться, – губы Маркуса Ратерфорда дернулись в усмешке.

Добродушное лицо Баскервиля омрачилось:

– Господи Боже! Да я бы в жизни ничего не сказал, зная, что это может привести к скандалу! Она такая милая! Мне просто не по себе при мысли о том, что причинил ей неприятности. Уверен, она никогда бы не поехала на этот проклятый бал, будь ей известно, что мужу это не понравится.

– Вы так считаете? – осведомился лорд Ратерфорд, обменявшись пренебрежительными улыбками с остальными тремя игроками.

– Ну конечно, нет, – уверенно заявил Баскервиль. – Если бы Клейтон не велел ее светлости ехать, она бы с места не тронулась. В конце концов, она его жена. Обет, знаете ли, послушание и все такое!

Это весьма смелое замечание было встречено оглушительным фырканьем и смешками.

– Как-то я сказал жене, что ей совсем ни к чему новый меховой палантин, который она страстно желала иметь, поскольку у нее уже есть целая дюжина, – сообщил Ратерфорд, на мгновение забыв об игре. – Я был тверд, топнул ногой и сказал, что она его не получит.

– И она, конечно, смирилась? – испуганно спросил Баскервиль.

– Ошибаетесь, – хмыкнул Ратерфорд. – Вместо этого купила одиннадцать новых платьев, по одному к каждому палантину, и заявила, что, если уж я заставляю ее ходить в отрепьях, по крайней мере никто не осмелится критиковать новые туалеты. И потратила в три раза больше, чем стоил сам мех.

– Господи! И вы ее побили?

– Побил? – удивленно повторил Ратерфорд. – Нет, это нисколько не помогло бы, будьте уверены. И потом подобная идея мне не слишком нравится. Вместо этого я купил ей палантин.

– Но… но почему? – потрясение охнул Баскервиль.

Первые лучи солнца озарили небо, когда Уитни бесшумно ступила на мраморную лестницу, чтобы подняться к себе. Она сегодня ужасно тосковала по Клейтону. Ей не хватало ощущения его руки, легонько сжимающей талию, дерзкого взгляда, радости от сознания того, что он рядом.