Марта покачала головой:

— Нет. Я пыталась обдумать то, что произошло вчера, но я ничего такого не видела — ни до катастрофы, ни после. Там были только я и водитель сбившего ее автомобиля. К тому же все произошло так быстро… А я была полностью сосредоточена на девочке.

— Вас с Викторией связывали близкие отношения?

— Смотря что вы имеете в виду, — проговорила в ответ хозяйка дома и провела пальцем по краю чашки. — Я стараюсь установить близкие отношения со всеми девочками, которые приходят к нам на конюшню, а Виктория посещала школу верховой езды много лет. Мы здесь как одна семья, хотя иногда это бывает даже чересчур… И Виктория была членом этой семьи.

Она отвернулась, и Мартин заметил, что в глазах у нее блеснули слезы. Он потянулся за салфеткой, лежавшей на столе, и протянул ее женщине. Та взяла ее и осторожно вытерла уголок глаза.

— Вы не помните ничего подозрительного, что происходило бы возле конюшни? — продолжил расспросы полицейский. — Может, кто-то посторонний наблюдал за девочками? Или, может быть, у вас есть наемные работники, на которых нам следует посмотреть более пристально? Я знаю, что мы уже задавали эти вопросы, но теперь они снова актуальны, поскольку Викторию нашли в этой местности.

Жена ветеринара кивнула:

— Я все это понимаю, но я могу лишь повторить то, что говорила раньше. Таких проблем у нас не было, а наемных работников у нас нет. Наша школа верховой езды находится настолько на отшибе, что мы сразу бы заметили, если бы кто-то чужой стал появляться здесь. Тот, кто это сделал, наверняка заметил Викторию где-то в другом месте. Она была красивой девочкой.

— Да, это верно, — кивнул Молин. — Кроме того, она была еще и доброй. Как относились к ней другие девочки?

Марта глубоко вздохнула:

— Викторию все очень любили. Насколько я знаю, у нее не было врагов или недоброжелателей. Это была самая обычная девочка из благополучной семьи. Должно быть, ей просто не повезло, и она встретила на своем пути больного человека.

— Мне кажется, вы правы, — вздохнул Мартин. — Хотя «не повезло» в данной связи звучит как-то слишком мягко.

Он поднялся, чтобы закончить разговор.

— Вы правы, — сказала его собеседница, не делая никаких попыток проводить его до двери. — Слов не хватит описать то, что случилось…

Поначалу особенно тяжело было то, что дни как две капли воды походили друг на друга. Но со временем распорядок дня стал для Лайлы нитью жизни. Спокойствие и уверенность от того, что каждый день выглядит в точности так, как предыдущий, помогали сдерживать страх перед будущей жизнью. Попытки покончить с собой в первые годы были вызваны именно этим: невыносимостью того, что жизнь простирается впереди бесконечной дорогой, в то время как тяжесть прошлого тянет ее во тьму. Но распорядок дня помог заключенной привыкнуть к этому. Тяжесть стала восприниматься равномернее.

Однако теперь все изменилось, и тяжесть стала слишком велика, чтобы нести ее в одиночестве.

Дрожащими пальцами перелистывала Ковальская вечерние газеты. Они лежали на столике в комнате отдыха, и остальные заключенные ждали, когда она закончит — им казалось, что она читает слишком долго. Похоже, журналистам пока мало что известно, но они пытаются максимально использовать то, что у них есть. Стремление к сенсации в статьях задевало женщину за живое. Она знала, что это такое — находиться по ту сторону от черных газетных заголовков. За каждой такой статьей скрывалась чья-то жизнь, чьи-то страдания…

— Ну когда ты наконец закончишь? — спросила Марианна, становясь перед Лайлой.

— Скоро, — пробормотала та, не поднимая глаз.