Она не видела Коннора семь лет. Выбросила из головы, из самой жизни. А сегодня он вернулся.

Мейри не оказалось в покоях отца, когда в Уайтхолл прибыл капитан Грант и сообщил ее родне о том, что голландцы напали на аббатство. Надеясь вскоре вернуться домой, она постаралась избежать встречи. И вот теперь выяснилось, что она никуда не едет.

Все эти годы, когда она усердно училась защищаться от любого оружия — даже от обмана, — не сумели подготовить ее к этому дню. Мейри хотелось ослепнуть, чтобы не видеть кумира своей юности, оглохнуть, чтобы не слышать его голоса. Но что бы это изменило? Она знала его лицо лучше, чем свое собственное. Она выросла, глядя на него, восхищаясь им. Узнавала любое из тысяч чувств, отражавшихся на этом лице как в зеркале. Его глаза говорили яснее, чем любые слова, слетавшие с губ. Во сне Мейри все еще слышала его протяжный низкий говор — скорее мурлыканье льва, а не юношеская речь. Образ Коннора преследовал ее последние семь лет, и Мейри его за это ненавидела. Ненавидела за то, что полюбила в столь юном возрасте, когда еще не могла защититься и остановить себя. За то, что он забрал ее сердце, заставил мечтать о будущем, а потом отнял эти мечты и ушел, не оглянувшись.

Коннор Грант был той частью ее жизни, о которой Мейри предпочла забыть, но всегда помнила, как решительно выглядел Коннор в день, когда покидал Кэмлохлин, а она, дурочка, плакала по нему!

Теперь она не желает ни видеть его, ни говорить с ним. Мейри не знала, сумеет ли скрыть горечь, которая осталась в сердце, когда он бросил ее, бросил Шотландию, а возможно, и веру отцов.

Взгляд девушки не отрывался от входа. Он скоро появится здесь. Коннор был у короля. Совет, вероятно, уже закончился, и сейчас молодой человек должен направиться в Банкетный зал.

Мейри нервно сучила пальцами выбившуюся из юбки нить, пока не стало саднить кожу, но других признаков волнения не показывала, напротив — даже сумела улыбнуться приближавшейся к ней даме.

— Если леди Оддингтон продолжит липнуть к моему мужу, — произнесла мать Коннора, леди Клер Стюарт, останавливаясь подле Мейри, — я буду вынуждена выцарапать ей глаза.

Бросив на леди Оддингтон сочувственный взгляд, Мейри вздохнула.

— А ведь казалось, она станет вести себя осторожнее, после того как вы наступили на подол леди Чаннинг и едва не сорвали с нее юбку, — со смешком заметила девушка.

— То была леди Сомерсет, моя дорогая. А с леди Чаннинг слетел парик, когда я нечаянно зацепила его кольцом.

Мейри рассмеялась — впервые за этот вечер, — но взгляд тотчас вернулся к дверям и веселость ее покинула.

— Ты не должна на него сердиться, — тихонько проговорила Клер.

Разумеется, она имела в виду отца Мейри, ибо леди Клер уже давно оставила попытки оправдать сына в глазах Мейри.

— Клер, вы же знаете, я умею сражаться.

— И все же ты должна ему повиноваться. Он тебя любит.

О Боже! Сколько раз в жизни она слышала эти слова! Конечно, она знала, что отец любит ее, но ведь сыновей он тоже любит, однако позволяет им сражаться!

— Я останусь с тобой, если тебе от этого будет легче.

— Будет, — призналась Мейри.

Если уж нельзя ехать домой, то лучше иметь рядом друга. Клер, потерявшая в родах четырех дочерей, опекала Мейри и относилась к ней словно к собственному ребенку. Когда Коннор оставил ее, Мейри решилась подражать именно такой женщине, как Клер. До того как украсить своей персоной величественные залы Уайтхолла и получить титул леди Хантли Абердин. Клер была мятежницей и боролась против узурпаторов, отнявших трон у ее кузена Карла. Именно она посвятила Мейри во все тонкости боевого искусства. Но теперь, глядя на ее темно-бордовое платье, пышные локоны соломенного цвета, по-старомодному убранные от лица и лежавшие на голове пышной короной, никто не мог бы даже вообразить, что эта женщина способна держать в руках клинок.