Берясь за каждую новую песню, Кристина задавала несколько вопросов, а затем практически забывала обо мне минут на десять-пятнадцать, только иногда спрашивала, для чего я это так сделал, чего я хотел этим добиться, каким образом я перешел отсюда сюда, почему это переходит в это, а не в что-то там другое… ты что, действительно  так хотел? Глядя, как мои детища подвергаются расчленению, а затем собираются наново, в таком виде, что их родной отец (то бишь я) не узнает, я все более падал духом. Мелодии и звуки, с которыми я сжился, превращались в беглые карандашные пометки, а мое зачаточное умение читать с листа не было способно воссоздать по ним звук, услышать в голове аккорды. Глядя, как работает Кристина, я чувствовал себя ненужным, посторонним, опустошенным, фальшивой нотой, дуром затесавшейся в стройную гармонию.

«Слишком многословно… ломается размер… уже было… ну, точно я где-то это слышала…» Она бормотала свои замечания так, словно меня и вообще там не было, и все они, мягко говоря, не воодушевляли.

Мне хотелось взвыть, вырвать у нее свои песни и убежать из этого дома, убежать, куда глаза глядят. Моя спина тоскливо ныла, и ноги тоже ныли от непрерывных стараний хоть немного облегчить жизнь старинному, опасно потрескивающему под непосильным бременем стулу.

Кристина закрыла пианино и принялась почти беззвучно перебирать струны гитары. Она прогнала пару песен, пробуя аккорды, цокая время от времени языком, неодобрительно качая головой и возвращаясь на несколько тактов назад. После сорокового, не меньше, «ц-ц-ц» и не знаю уж которого потряхивания белокурыми упавшими на лоб волосами я начал всерьез задумываться, как бы это получше показать себя на уборке стружки, чтобы получить работу поответственнее и мало-помалу, трудом и стараниями, проложить себе путь к сияющим высотам заводской конторы. Как знать, может, администраторы «Динвуди» тоже живут в домах вроде этого.

В приоткрывшуюся дверь просунулась голова Дейва Балфура.

— Ну как там у вас, плодотворно?

— Да. — Кристина взглянула на часы, удивленно присвистнула и повернулась ко мне: — Если ты не передумал нам ставить, нужно пошевеливаться.

Я изобразил нечто вроде улыбки.

«Пежо»-универсал Балфура-старшего вместил всю нашу компанию; я полусидел-полулежал на детском сиденье под наклонной задней дверцей. Целью нашей поездки оказалась гостиница рядом с Глениффер-Брейз. На пар-ковочной площадке наш «пежо» попал в компанию «ягуаров», «роверов», «вольво» и даже одного «бентли». Самое место, чтобы недорого выпить.

Публика, сидевшая в салоне, явно предпочитала гольф футболу. И что-нибудь сладенькое — року, если судить по льющейся из динамиков музыке. Бармен окинул меня весьма сомневающимся взглядом. Формально я был несовершеннолетним, однако ходил по пабам уже года полтора, и никто не возникал; скорее всего, этому мужику просто не понравились моя одежда и грязные ногти. Я дал ему пятерку, получил сдачу, хотел было спросить, нет ли тут ошибки, но вовремя передумал, вздохнул и потащил поднос к столику, почти не сомневаясь, что сейчас зацеплюсь за что-нибудь и рухну.

Однако все как-то обошлось, и то сказать, могло же у меня за вечер хоть что-то получиться. О моих песнях словно позабыли, никто о них не заговаривал, ни Кристина, ни кто другой. Все эти дела меня вконец достали, я уже потерял всякую надежду, не чувствовал ни злобы, ни обиды, одну только усталость.