И я всегда носил большие зеркальные очки, они стали чем-то вроде моей фирменной марки. Зеркалки хорошо скрывают лицо, кроме того, они классно смотрелись на сцене и отваживали фотографов — при съемке в лоб вспышка блица отражалась прямо в камеру. Я доводил репортеров до белого каления, наотрез отказываясь снять очки: и срывал все интервью, утрируя свое заикание. И хорошо, что срывал, — в одном из немногих случаев, когда я дал откровенное интервью, это нам ой как аукнулось.

В общем, когда я молчал в тряпочку, все от этого только выигрывали, а расплачивались за мое антиобщественное поведение Дейв и Кристина. Что у него, что у нее доставало фотогеничности на всю нашу команду; действуя порознь, они производили сильное впечатление, вместе — сногсшибательное. Так что Дейв с Кристиной принимали почти весь огонь на себя, а я отсиживался в холодке и только страдальчески вздыхал, видя свою дурацкую харю на альбомах, на афишах и в прессе.

Теперь я стригусь совсем коротко и брею подбородок наголо. Если верить рекламному бюро «Эй-ар-си», последние годы Уэйрд живет анахоретом на одном из Малых Антильских островов. Это была роскошная легенда; записывающая компания не уточняла, на каком именно острове, и по крайней мере один журналист убил два месяца на попытки отыскать меня, получить новейшую информацию касаемо отшельнической жизни таинственной личности, определившей успехи великой рок-группы семидесятых FrozenGold,  «самой блестящей головы британской рок-сцены» (это они оттягивались насчет моей перманентно набриолиненной шевелюры). Для пущего тумана мы с «Эй-ар-си» запустили еще два слуха: что я совсем даже не живу ни на каком острове, и вообще не живу, потому что давно помер, и что это тоже утка, что я жив-живехонек, только прячусь от мира не на благодатном тропическом острове, а где-то на стыке Тибета и Гиндукуша, в полуразрушенном буддийском монастыре.

— От налогов он бегает, — объяснил я своим собутыльникам. — Потому-то и не любит возвращаться, вдруг прижмут.

— Ха! — презрительно хмыкнул Мак-канн. — Не понимаю, чего уж он там боится, теперь и сама эта долбаная страна считай что стала налоговым раем. — Он с отвращением взглянул на опустевшую пивную бутылку и отставил ее в сторону.

Я не спорил, да и как тут поспоришь, если с того времени, как тори снизили налоговые ставки на сверхдоходы, многие мои богатые знакомые благополучно вернулись в Британию. С ведущей на колокольню лестницы донеслись какие-то скребущие и бухающие звуки, затем по ступенькам наполовину сбежал, наполовину свалился все тот же непотребный пес. Он распластался на кафельном полу, с немалым трудом поднялся на лапы и несколько нетвердо поплелся в направлении клироса.

— Паразит ублюдочный, — сказал Мак-канн. Я было подумал, что нехорошо так о собаке, но он глотнул из свежевскрытой бутылки, добавил: — Трижды долбаные поп-звезды, — и с ненавистью сплюнул.

— Да ну, — примирительно махнул бутылкой Томми. — Ну, хотел мужик срубить малость бабок, что тут такого?

— Малость бабок, — брезгливо поморщился Макканн. — Вот ты скажи, Джим, сколько этот ублюдок стоит, знаешь ведь, наверное?

С клироса долетали совершенно непонятные звуки, астматические хрипы, что ли. Я изобразил лицом задумчивость, а затем пожал плечами:

— Не имею ни малейшего. Миллионы, наверное.

— Вот то-то и оно, — горько вздохнул Макканн. — Миллионы, и все они, небось, вложены в южно-африканский и британский телеком, в британский и американский табак и всякую там аэрокосмическую и оборонную промышленность.