Они ждали от нее ответной реплики. И Кэролайн не могла разочаровать их. Но в голову ей не приходило ничего остроумного. И ей не оставалось ничего иного, кроме как высказать свои истинные мысли.

Миссис Филдинг взглянула прямо на Сесиль, словно никого больше и не было в этой людной гримерке.

– Я уверена, что, как актриса, вы привыкли выступать перед большой аудиторией и способны понимать чувства женщин, совершенно не похожих на вас, – начала она действительно с уверенностью, а закончила с легкой вопросительной интонацией.

– Ах! – мгновенно воскликнул Орландо. – Миссис Филдинг, вы на редкость проницательны. Она нашла твой прокол, мама. Думаешь ли ты так же часто, как о страстях, об уязвимости женщин, терзающихся сомнениями или обидами, которые лучше оставить скрытыми? Разве не справедливо предоставить им право на сердечные тайны?

Мужчина, назвавшийся Харрисом, выглядел потрясенным.

– О чем вы толкуете, Орландо? О цензуре? – Последнее слово он произнес тоном обвинителя, обнаружившего предательство.

– Нет, конечно! – резко возразила Сесиль. – Какая глупость! Орландо не больше меня склонен одобрять цензуру. Мы оба до последнего вздоха готовы бороться за свободу высказываний, постановку важных вопросов, выдвижение новых идей или пересмотр взглядов на старые, о которых никому не хочется слышать. – Она сердито покачала головой. – Ради бога, Харрис, вы же всё понимаете! То, что для одних – богохульство, для других – религия. Цензура может опять довести нас до того, что людей будут сжигать на кострах из-за поклонения другим богам или даже одному богу, но разными словами, – женщина раздраженно передернула плечами. – Так можно вернуться в темное Средневековье к пыткам инквизиции.

– И все-таки, дорогуша, в известной мере цензура может быть оправданна, – заметил Уорринер, впервые вступив в разговор. – Не следует кричать о пожаре в заполненном театре, особенно если никакого пожара нет. А даже если есть, то паника еще никому не помогала. Больше людей могут погибнуть в давке под ногами, чем в пламени, – заметил он с легкой насмешливой улыбкой, хотя глаза его оставались серьезными.

Настроение мисс Антрим резко переменилось.

– Ну, разумеется! – рассмеявшись, согласилась она. – Кричите о пожаре чувств в церкви, если вам положено, но не вздумайте орать о нем в театре – во всяком случае, пока там идет спектакль.

Остальные также разулыбались.

Кэролайн посмотрела на Джошуа.

И тут заговорил Питт:

– И возможно, нам следует проявлять осторожность к пасквилям? Если, конечно, дело не идет о театральной критике…

Сесиль ахнула и, мгновенно развернувшись, пристально взглянула на него.

– Боже мой! Я не представляла, что вы так внимательно слушаете. Мне следовало обратить на вас более серьезное внимание. Вы ведь, надеюсь, не критик?

– Нет, мэм, – с улыбкой ответил Томас, – я служу в полиции.

– Вот те на! – Глаза актрисы изумленно расширились. – Вы это серьезно?

Суперинтендант кивнул.

– Как беспощаден закон! Неужели вы способны бросить людей в тюрьму за карманные кражи или уличные драки? – Антрим с легкостью подбросила ему такую идею.

– К сожалению, гораздо чаще мне приходится иметь дело с более серьезными преступлениями, такими как убийство, – ответил Томас тоном, потерявшим былую непринужденность.

Орландо встал.

– Вот, вероятно, что подразумевала миссис Филдинг, говоря, что нам не следует задавать вопросы, на которые мы не хотим получить ответы, – сказал он в наступившем молчании.