Правда, ближе к вечеру это приятное настроение перерастало в воинственность, но, будучи итальянцем, да еще аристократом, Пьетро желал драться на шпагах, а не на кулаках. В этой стадии он приставал ко всем подряд, требуя сатисфакции.

К полуночи Пьетро приходил в страшное возбуждение, начинал сыпать шутками, бородатыми анекдотами, беспричинно хохотать и вообще всячески развлекать общество. Он мнил себя фокусником, пусть и любителем. У хозяина замка имелись все необходимые принадлежности иллюзиониста, включая хитроумные ящики для разрезания женщин, но к тому времени его руки уже так дрожали, что даже горничные отказывались быть распиленными.

Под утро весельчак отключался, и тогда лакей с мистером Смитом оттаскивали его в постель. Не знаю, зачем ему вообще понадобилась любовница, если только не для единственного часа перед обедом.

В тот вечер во время «интеллектуальной стадии» Пьетро решил показать мне свою коллекцию. Он предупредил, что потребуется несколько дней, чтобы должным образом ее изучить, а сейчас он проведет лишь беглую экскурсию, чтобы я могла выбрать наиболее интересные экспонаты.

Мне доводилось видеть множество прекрасных коллекций, поскольку музеи — не только моя профессия, но и любимое развлечение. Но с подобным роскошеством я еще не сталкивалась. Чудесный антиквариат во дворце Караваджо не демонстрировался как музейные экспонаты, нет, старинными шедеврами здесь пользовались в качестве предметов домашнего обихода.

— Но как же воры?! — невольно воскликнула я. — Вы не боитесь воров, Пьетро? Ваш дом нараспашку, сюда может войти всякий, кому заблагорассудится.

— И как он выйдет? Например, вот с этим... — Пьетро кивнул на мраморного Геркулеса в натуральную величину, красовавшегося в гостиной. — Понадобится грузовик и лебедка. Не очень-то легко незаметно втащить в дом лебедку, согласны?

— Наверное, вы правы. — Этот легкомысленный человечек был не столь глуп, каким порой казался. — А как насчет более мелких предметов?

— О, в доме полно слуг. Все вещи ежедневно проверяются. Что касается самых маленьких и самых ценных, то их я, естественно, храню в сейфе.

— Драгоценности?

— А-а, вы любите драгоценности? — Пьетро похлопал меня по руке, и я испугалась, не перешел ли граф в чувственную фазу. Но он продолжал спокойно: — Драгоценности в хранилище. Хотите взглянуть?

— О да! — Я пошире распахнула глаза. — Обожаю драгоценности!

— Ох, женщины, женщины, — вздохнул Пьетро. — Все вы одинаковые... Даже самые умные из вас глупеют, когда речь заходит о сверкающих безделушках.

Хранилище оказалось небольшой комнаткой на втором этаже, рядом с малой гостиной. Пьетро набрал шифр на кодовом замке. У него хватило ума загородить от меня замок своим массивным животом.

— Каждый год меняю эту штуку, — гордо пояснил он, крутя ручки. — Вызываю специального человека из банка.

Он предложил мне устраиваться на бархатном диванчике в гостиной. Я послушно села, и Пьетро вынес стопку ящичков, которые поставил передо мной на антикварный столик.

На какое-то время я позабыла о том, что являюсь специалистом по искусству Средневековья, музейным работником и вообще законченным циником. С восторгом неофита я любовалась драгоценностями.

Больше всего меня поразили вещицы эпохи Возрождения. Среди прочего там имелся золотой эмалевый кулон с русалкой, выпиленной из жемчужины неправильной формы. Изгибы жемчужины образовывали туловище русалки, а руки и развевающиеся волосы были сделаны из золота. Грубо обработанные изумруды поблескивали чешуйками.