Я услышал, как он выдвигает ящик. Он вернулся с большой красной коробкой и сел на пол, прислонившись к кровати.

— Садитесь рядом. Удобнее будет смотреть.

Я повиновался. На крышке готическими буквами было выведено имя кондитера. Он открыл ее. Коробка оказалась доверху набита фотографиями.

— Здесь перед вами, — сказал он, — все главные действующие лица эмиграции.

Одну за другой передавал он мне фотографии, называя имена и даты, которые прочитывал на обороте, и этому монотонному поминальному чтению русские имена придавали особое звучание — то раскатистое, как удар тарелок, то жалобное или почти приглушенное. Трубецкой. Орбелиани. Шереметьев. Голицын. Эристов. Оболенский. Багратион. Чавчавадзе… Иногда он забирал у меня фотографию и снова рассматривал, проверяя имя и дату. Праздничные снимки. За столом у Великого князя Бориса во время торжественного приема в его Баскском замке спустя много лет после революции. Множество лиц на ужине, черно-белый снимок, 1914 год… Фотографии класса Александровского лицея в Петербурге.

— А вот мой старший брат…

Он передавал мне фотографии все быстрее, уже почти не глядя на них. Он явно спешил поскорее покончить с этим делом. Внезапно мой взгляд задержался на снимке, отпечатанном на более плотной бумаге, чем остальные; на обороте ничего не было написано.

— Вас здесь что-то заинтересовало, месье? — спросил он.

На переднем плане в кресле, выпрямившись, сидит улыбающийся старик. Позади него — молодая белокурая женщина с очень светлыми глазами. Вокруг них — группки людей, многие стоят спиной к объективу. А в левой части снимка — очень высокий мужчина лет тридцати, на нем светлый костюм в мелкую клеточку, он черноволосый, с тонкими усиками, его правая рука не вошла в кадр, а левая лежит на плече молодой блондинки. И мне вдруг кажется, что это я.

Я придвигаюсь к Степе. Мы сидим, опираясь спиной на кровать, вытянув ноги, наши плечи соприкасаются.

— Скажите, кто эти люди? — спрашиваю я.

Он взял фотографию и устало взглянул на нее.

— Это Джорджадзе… — Он показал на старика, сидящего в кресле. Работал в грузинском консульстве в Париже до самой…

Он не кончил фразу, считая, что мне и без слов понятно остальное.

— Это его внучка… Ее звали Гэй… Гэй Орлова… Она с родителями эмигрировала в Америку…

— Вы знали ее?

— Плохо. В общем, нет. Она долго жила в Америке.

— А это кто? — спросил я еле слышно, показав на того, в ком, мне показалось, я узнал себя.

— Это? — Степа сдвинул брови. — Его я не знаю.

— Не знаете?

— Нет.

Я с трудом перевел дыхание.

— Вам не кажется, что я на него похож?

Он посмотрел на меня.

— Похож? Не нахожу… А что?

— Так, ничего…

Но он уже протягивал мне другую фотографию.

— Вот, не угодно ли… великая вещь — случай…

Это был снимок маленькой девочки в белом платьице, с длинными белокурыми волосами, ее сфотографировали на курорте — вдали виднелись кабинки для переодевания, кусок пляжа и море. На обороте было написано фиолетовыми чернилами: «Галина Орлова — Ялта».

— Видите… это она же… Гэй Орлова… Ее звали Галина… Американское имя появилось позже. — И он показал на первую фотографию, которую я по-прежнему держал в руке. — Мама все хранила…

Он резко поднялся.

— Разрешите на этом остановиться? У меня что-то голова закружилась. Он провел ладонью по лбу. — Пойду переоденусь… Если хотите, можем вместе поужинать.