— Что ты там говоришь, ведьма?

— А то, что как ты мне, так и я тебе.

Оксен вскочил и схватил стоящую подле него палку. Уляна отскочила и взялась за топор. Заметив это, муж одумался и сказал:

— Это что? Или думаешь еще обороняться? Или не знаешь?

— Почем мне знать, с чего ты ошалел в дороге.

— Ты хочешь, чтобы я сказал тебе, зачем ты ходишь в двор?

— А хоть бы и ходила.

— Ты мне еще говоришь это?

— Да, потому что не боюсь тебя; ты меня не тронешь пальцем, коли не хочешь сам пропасть за грош.

Слова эти она высказала с убеждением, с гордостью, с гневом, которые смешали мужа; он поставил палку, упал на постель, где спал, и подумал:

— Она готова погубить меня. Лучше бросить ее, как говорил старик, и потихоньку отомстить барину. Крыши соломенные. — И он прибавил:

— Ну, ну, найдем мы расправу и посмотрим, на чьей стороне правда и чья возьмет.

Уляна, словно ничего не слышала, ушла в каморку и начала заниматься хозяйством, как и всегда. Оксен, удивленный ее смелостью, молчал, сам не зная, что начать. Наступил уже день и все в избе встали, а он лежал еще в углу, пока отец не разбудил его, крикнув:

— Оксен, вставай, за дело! Войт наказывал с подводой в Луцк.

— Да ведь не мне же, я вчера только с дороги.

— И тебе, и всем, у кого есть лошади, потому что это под солдат: это не барщина, а дело казенное, царское.

— Я не поеду.

— Поедешь, Оксен, поедешь. Уж я сладил телегу и задал лошадям корм.

— Так ты сам поезжай, батюшка, коли надо. Я только что с дороги, дай отдохнуть.

— Мне велено на плотничью работу с топором.

— Так я пойду за тебя.

— Ой, нет, управляющий велел мне идти. Ты знаешь каков он. Оксен ворчал, но что делать, надо было слушаться. Он стал собираться.

— А на много ли дней взять с собой хлеба? — спросил он отца.

— Не знаю, — сказал старик, пожимая плечами, — говорят, что может быть пробудете там с неделю.

— Сто чертей им! — вскрикнул Оксен. — С неделю!.. Не поеду! Как я опять оставлю эту ведьму?

— А что же? Так, как и прежде, — сказал спокойно Уляс, — такая уж доля. Лучше оставь ее, ведь не ты первый, не ты и последний. Голова у тебя с плеч не свалится, а увидишь, какое у тебя в избе будет довольство. Коли был бы ты умен, пил бы себе, ел, распускал пояс и исподтишка посмеивался.

— Хорошо тебе толковать, — ответил Оксен, — а я как вспомню о том, так у меня кровь начинает кипеть.

— Так всегда сначала, — сказал равнодушно старик. — Хочешь покоя, так забудь об этом… Пусть себе делает, что хочет, а как станешь сопротивляться, я тебе говорю будет худо.

В эту минуту с улицы послышался голос войта, скликавшего на барщину. Оксен выбежал из избы.

— Добрый день пану войту!

— Добрый день. Отправляйтесь в Луцк.

— Но я вчера только воротился.

— Так приказано.

— Так пускай хоть старик останется дома.

— Нет. Старик на плотничью работу, Прыська — полоть, Павлюк — с волами на пашню, а ты с лошадьми — под солдат.

— Замучат они нас, — сказал Оксен, понурившись, и воротился в избу.

— Что, не говорил ли я тебе, — бормотал старик. — Вот молчал бы, тебе бы лучше было.

— Посмотрим, — сказал Оксен.

— Посмотришь, — пробормотал Уляс.