— Мне тоже.
Он уже остывает.
— Вообще-то, меня зовут не Саломея. Это для посетителей. Меня зовут Моника.
— Приятное имя.
Оглядывается на выход.
Художник с доктором что-то горячо обсуждают, заглядывая на дно бокалов.
— А мне не нравится…
Вот-вот обидится.
— Я сказал только, что мне приятно.
— Если хочешь, зови меня по-старому.
— Хорошо, Саломея.
Брось заниматься самообманом, — вмешивается Мемнон. — Сохраняй свое время в стремлении к прозорливости. Позывы, цветастые и непостижимые, подобные андскому кипу, узелки на память, тень, которая в следующее мгновение превращается в ясный предмет, перефразированная галиматья, флюид твоего Хранителя, паутина на лбу, третий глаз, предметы, появляющиеся из ниоткуда и пропадающие в никуда, структурирование самого себя, ощущение на гребне причастности — вот что имеет цену. Жизнь, как и История, делается чувствами. Человек должен быть осознанно неопределен и одновременно ничего не должен.
Достаточно сложно, — возражает Леонт, — я вовсе не стремлюсь к этому.
Всяк, кто участвует в обеде, поедает свою порцию, независимо от желания.
А вдруг обед такая же нелепица, как и противоречия во мне?
В том-то и дело, что никто не знает Истины. У каждого мозга свой план реалий.
Тогда к чему ты меня призываешь?
Ты можешь мне не верить, но все равно не поступишь по-иному. Каждый находит то, что ищет.
Хорошо, я подумаю, — соглашается Леонт.
— У тебя странные мысли, — говорит девушка.
— Да, я, кажется, задумался. Пожалуй, я пойду, — говорит Леонт.
— Я знала, что ты уйдешь, — говорит девушка, — у тебя написано на лице. Я сразу поняла, что ты из другой породы мужчин. Мне с тобой спокойно.
— Я просто одиночка, — нехотя объясняет Леонт.
"Нельзя вечно быть праведником, — думает он, — но не сегодня".
— Все равно, мне спокойно.
Она согласно кивает головой. В ее взгляде мелькает что-то от детского испуга над разбитой игрушкой.
"Дурак, — ругается Леонт, — почему ты все портишь?"
— Мы еще увидимся, — говорит он, содрoгаясь от кощунства двуличия.
— Будь осторожен, сегодня несчастливый день, — отвечает она его тайне.
— Мне жаль, что все так получилось…
— Вернее, ничего не получилось…
— Будь умницей.
— Я постараюсь. Я всего лишь твое искушение.
— … но очень приятное…
— … я хотела бы быть свободной.
— Ты уже свободна, — утешает ее Леонт.
— Нет, — говорит девушка, — я не свободна, я далеко не свободна!
— Но объясни?
— Я не могу, я ничего не знаю… Я несчастна… Если б я знала…
Не мучай ее, — вмешивается Мемнон, — она еще во тьме, но через некоторое время, быть может, мы услышим о новой Сибилле.
Серьезность — тоже предел. С покушением на твою выдержку. Увидит или не увидит. На французский манер — закрывает глаза. Переодевается с джокондовской улыбкой.
Издали — лишь темный треугольник. А вблизи, он знает, — обернутый сетью мелких голубоватых сосудов под прозрачной кожей. Морщинки почти не в счет, хотя и отталкивают. Можно закрыть глаза — ради приличия, лона или просто так.
Чуть приседает, когда подтягивает "это". |