— Не уходи, посиди со мной, — просит она.

В переводе это значит: "Давай позлословим еще, что тебе стоит".

— Меня ждет Гурей, — отвечает Леонт.

— Гурею нет до тебя никакого дела, кроме твоего последнего ученического романа, его ничего не интересует, ты же знаешь — он сплошной эгоизм.

Леонт помнит: она никогда не в восторге от его работ."… тебе дано писать только в стол…" — обычно заканчивает она.

Бриз с моря приносит лишь легкую прохладу.

Гитарист за столиком Мариам поет:

Но прежний опыт говорит мне смело,

Что царство этой оторопи белой

Пройдет. Пусть, пелена за пеленой,

Скрывая груды опалы лесной…

По пояс…

"Где же Тамила?" — думает Леонт, опускаясь на стул. Он слегка раздражен. Разговор с женой действует, как хинин — сколько ни запиваешь, горечь остается. К тому же после разговора с девушкой его мучает раскаяние.

Ага, я же говорил, напоминает Мемнон. Наперед заданные установки лишают маневра.

На этот раз ты прав, — соглашается Леонт.

— Скажи мне, почему ты такой бесчувственный? — спрашивает Анга.

— Что?.. — Леонт поворачивается и чувствует, как по его лицу предательски расползается ехидство — оказывается, она еще не прекратила своего занудства.

— Смотришь, смотришь на тебя, и не поймешь, с какого бока тебя есть!

— Не воспринимай меня так серьезно, — просит он с той долей искренности, которая уместна в данный момент и которая помогает сохранить чувство равновесия даже с Ангой.

— Не думаешь ли ты, что я навязываюсь? — теперь она решает, что лучше обидеться.

— Разумеется, нет, — заверяет ее Леонт как можно честнее, — с чего ты взяла?

— Всегда такое ощущение, что ты беседуешь еще с кем-то, — бурчит она, отворачивается и бросает в пространство: — Даже если на этой площади взорвется вулкан, то и тогда ты останешься невозмутимо-пошлым, чугунный столб!

У Леонта начинают ныть зубы, он отворачивается и изучает рисунок на стволе платана. Стоило возвращаться сюда, чтобы слышать подобные откровения. И через сто лет ничего не изменится.

— Каждый день я спрашиваю себя, долго ли это продлится, — внезапно произносит Анга абсолютно нейтральным тоном.

— Что именно? — без энтузиазма уточняет Леонт, подумывая, как бы достойнее улизнуть.

— Вся эта канитель! — она горестно обводит рукой сидящих за столиками, — и то… и то… — показывает на пальмы и далекое море.

Леонт ничему не удивляется.

— Бурая лемонита… — произносит Анга и отрешенно замолкает на высокой ноте.

— Несомненно… — соглашается Леонт.

Ему кажется, что она впадает в состояние абсанса. Он наклоняется и осторожно заглядывает ей в глаза. Рот у нее приоткрыт, и оттуда выплывает странное облачко, без запаха и цвета. Оно раздувается, и Леонт, как в объективе, видит за тонкой мыльной пленкой зеленые рожицы.

— Меня больше интересует альбедо океана, — говорит Анга.

— Что это такое? — спрашивает Леонт.

— Не знаю, — отвечает Анга, — просто красивое слово. Но если оно изменится, мы замерзнем.

Леонт разглядывает зеленые рожицы.

— … Последнее время мне снится, — вдруг доверительно, не меняя тона, произносит она, — что я лишаюсь зубов. Наклоняюсь — они сыплются — целая горсть, а потом всю ночь вставляю, вот так, — она показывает.