Изменить размер шрифта - +

— … Последнее время мне снится, — вдруг доверительно, не меняя тона, произносит она, — что я лишаюсь зубов. Наклоняюсь — они сыплются — целая горсть, а потом всю ночь вставляю, вот так, — она показывает. — Иногда я боюсь, что это случится днем. Что если у меня какая-нибудь болезнь? А? Все врачи сволочи!

— Мне кажется, — пробует найти нужный тон Леонт, — ты несколько сгущаешь краски.

Те, в шаре, вяло копошатся.

— И ты тоже! Все вы в сговоре! — Она снова замолкает удрученно.

Зрачки у нее странно расширяются, и он видит в глубине их черную бездну с зеркальцем отсвета.

— … А потом, когда их наберется горсть, приходит черт и начинает торговаться. Я страшно боюсь продешевить. Вдруг он обманет? Ты не знаешь, в какую цену моляры?

— Бесценная вещь в нашем возрасте…

— Так я и знала! Нет, я не смогу пережить!..

— Главное — не волнуйся! — Леонту становится ее жалко.

— Даже крест не помогает… пятно на асфальте… В следующий раз я точно не вернусь, зацеплюсь где-нибудь. Какое сегодня число?

Шар медленно пропадает в кронах деревьев.

Самое время выпустить обжору, — подсказывает Мемнон.

— Кстати, — роняет Леонт, — ты не заметила, где Платон? Где этот лакомый кусочек женщин? Плато-о-н!

Он почти уверен, что с Ангой сейчас что-то произойдет — слишком растерянный у нее вид.

— Платон! — кричит Леонт.

— Ты всегда все портишь! — шипит она.

По ее лицу пробегает судорога.

— Я здесь! — раздается голос через два столика от них. Всклокоченная голова возвышается поверх публики. — Иду, дорогая!

— Ненормальный! — признается Анга и от досады пробует попасть Леонту в голень туфелькой.

Наконец-то и он испытывает облегчение.

— Если бы ты знал, сколько сил выпивает из меня этот мерзавец, — исповедуется Анга, саркастически кривя рот.

Через столько лет раздоров она все еще в своей гавани, словно старая потрепанная шхуна.

Платон боком пробирается среди столиков и дожевывает очередной гамбургер. Борта его светлого пиджака выпачканы в шоколаде, а глаза, увеличенные стеклами, излучают полное добродушие профессионального обжоры. Он целует жену в щеку и плюхается рядом:

— Ужасная жара, даже аппетита нет…

Поговаривают, что она не успевает менять ему костюмы, а его толщина служит гарантией верности.

— … но море, и небо, и облака, ты посмотри! — восклицает он и шумно вдыхает морской воздух, как пес, который учуял лакомую кость в куче отбросов.

— Дорогой мой! — бросается в драку Анга, — ты не забыл, что обещал мне сегодня не наедаться до вечера. Что ты будешь делать у Гурея? Я удивляюсь тебе… А впрочем, чему удивляться, мне не привыкать…

Кажется, что последними словами она пытается вызвать к себе жалость. На лице Платона мелькает свирепое выражение.

— Кх! — он издает звук проткнутой шины.

— Чтоб ты мускаргеном подавился! — кричит Анга.

— Не так громко, — пробует укротить ее Платон.

— Ишь ты, неженка! — продолжает Анга. — Разве ты мужчина!

Пока они ссорятся, Леонт отдыхает. Публика за столиками полна ожидания.

Мариам с нетерпеливым обожанием впивается в гитариста.

Материи и той не устоять

Перед всеобщим этим низверженьем

В смертельное зияние.

Быстрый переход