Жестокость только для себя? Не ради каприза и удовольствия.

Леонт оглядывается.

Почти все утреннее общество в сборе.

Лица, лица — как на карусели.

Старый актер с женой, Мелетина — за одним столиком, поглощены общей беседой.

Одноглазый Аммун со своими прожектами, и Пеон с червями.

— В пиво… в пиво… — кому-то объясняет он, — и солью… солью…

Даже лейтенант прикорнул к пьедесталу увядающей Экклизии.

— Я вернулся, — говорит лейтенант, отрываясь от мраморных одежд, — и я немного устал…

— Да, — соглашается Леонт, — такое везение не часто…

— Я их обхитрил, — говорит лейтенант.

Его занимает одно — продолжение истории в варианте генштаба.

— Танк стоит там, — кивает куда-то в темноту, за море, — Пауль мертвецки пьян…

Леонт с бокалом бредет между столиками. Ему надо что-то сделать — важное и обязательное. Он не может сосредоточиться.

— В штабе полка меня хотели отдать под суд. Я бежал… — объясняет вслед лейтенант. — И как гора с плеч! Представить себе не можете…

Башмаки-гири — через пустыню Гоби на своих двоих.

— Как бы я хотел быть таким, — приветствует Гурей. — Твердым, как скала, и направленным, как…

Кожа его похожа на утренний салат под маслом со щепоткой соли и крупинками черного перца.

"И ты тоже прав, — мысленно соглашается с ним Леонт. — Ничто не имеет меры".

Изображение смазывается, как вялый рельеф. Всплывает черная подложка. Теперь перед Леонтом Данаки.

— Но я нашел ее! Я нашел ее! — радостно сообщает он.

— Кого? — машинально спрашивает Леонт.

Кажется, он видит одну и ту же картину — нарочитый стиль ваби и вазу Сэн-но Рикю в комнате, где хранятся рукописи Иванзина и в отдельной рамке портрет Иккю — Бокусая.

— Бутылку с фосфином! — кричит маленький грек. — Поиграем?

— Я тоже кое-что подобрала, — зловеще сообщает Анга от другого столика.

Леонт не успевает обернуться, она прикасается чем-то липким.

— В кустах… — показывает дерюжный мешок, из которого капает кровь.

Кажется, только в таких мешках можно носить отрубленные головы, вспоминает он Соломоновы острова…

— Я засушу, и она вечно будет со мной… — откровенничает она, как пятилетняя шалунья, вертя задом.

Даже перед Высшим она не обретет смирения.

— Ах-ах-ах! — кричит она. — Гадко!.. гадко!.. гадко!..

Ей не хватает клюшки для гольфа и индейского пера в волосах.

— Будь осторожен, она сумасшедшая, — предупреждает Платон.

— Кое-что для наживки по системе О" Шалесси номер восемь, — вежливо сообщает Анга. — Отличная приманка для акул и безголовых мужчин.

Она мстительно смеется.

— Надо уносить ноги, — тревожится Платон.

— На перекрестках только колдуны сидят! — потрясая мешком, кричит Анга.

— Я принадлежу к шко… — пьяно ворочает языком Аммун. — А в запасниках моих — одни шедевры!

Он рад подобраться к аляпистому счастью с другого боку, извалять в красках, чтобы потом разбираться, что получится.

— Выращу самый большой экземпляр, — хвастается Пеон.