|
Прокручивается по горизонту в массе мечущейся воды, буйства круговоротов и рек, чтобы только упасть на дно, погрузиться. И снова — в движении, вокруг невидимого центра, по круговой, словно для единого зрителя, дубль для удивления, услады, но привычней: вначале главы — от острия до оснований полушарий, затем разом, одновременно — фасады с горельефами, пилоны, пилястры, корифский ордер, венецианские окна, аркады — боком, снизу, от брусчатки, блестящей, умытой бурными волнами, вдоль цоколей — корабль в океане, лепки — по восходящей лестнице, только теперь не в церкви и не в келье отшельника, просто — через волшебный фонарь — в дом Данаки. Узнается по работам сюкке, чередующихся с живописью Гэнсин, среди вычурной мебели Буля с какими-то неведомыми, неземными цветами и тонкой бисерной резьбой винограда и жимолости. В ярком свете. Слишком чистым, чтобы быть натуральным. Вдруг на глазах сворачивается и делается хрустально-прозрачным кубком, в котором:
— Привет!.. — кричит Платон, — мы тебя давно ждем. Глупо улыбаясь, держит за руку Саломею. Крохотные фигурки — не разглядеть лиц. Неумолимость, рок, движение исподволь, развязывание тайных узелков, чтобы выплюнуть — что? Радость или страх? Кажется, что все видно, словно та, верхняя часть, сдергивается, чуть-чуть — и не во влекущую щель… а градом водопада — бесспорно — мимо, впустую… Впрочем: подумать — и все равно попасться! — на человеческой слабости, на тщетности. Как таракану, как мухе — на сладком, на липком… — … так здорово… — радостно говорит Саломея и показывает на окно. "Не надо! — хочется крикнуть Леонту. — Не надо разрушать!" Он со страшным предчувствием, словно во сне, оборачивается и видит: за окном — большое картонное лицо Мариам почти во все пространство, странно вылепленное, словно занимающее все: берег, море, черное небо, протянутое оттуда — с выси через оселок недвусмысленности. "Бегите сюда!" — хочет крикнуть он, но молчит. "Осторожней!" — спешит предупредить, но не может. Горло перехватывает спазм. Глупое стекло. Три мили, три минуты через поле и овраг — навстречу друг другу. — … милый, дорогой, — шепчет девушка, — мы так… Ах, не то, не то. — … не бросим, не бросим, — гудит Платон в броне неведения. Опять то же самое. Руки соприкасаются в центре комнаты в окружении древних работ — теплые человеческие руки. Вот оно! Главное — удержать! Лицо затравленно морщится и оглядывается. Кажется, там вдалеке происходит тайная работа. … И снова… — Тебя все ищут! — кричит Платон словно с другого берега реки. Саломея машет свободной рукой. — Ничего-ничего не сбывается! — кричит она. Платон робко переминается — страшась какого-либо предприятия. Оправдывает только улыбка на щекастом лице. — Бегите сюда! — кричит Леонт. Только бы не разбить! Через колючки, чертополох, остролистый кустарник — продираются, словно сквозь частокол. "Где-то и в чем-то мы все втроем должны ошибиться", — равнодушно, как сторонний, понимает Леонт. Он уже знает, что ничего нельзя остановить. — Мы так рады!.. — шепчут хором. Запыхавшееся дыхание толстяка, и легкое — девушки. Разгоряченные, не ведающие страха лица. Они невольно, инстинктивно протягивают друг другу руки — вот оно спасение! Там, за окном, происходит своя борьба. |
