— Осужденная на пожизненное заключение…

— Жизнь длинна, век этих господ короче. Ты еще будешь водить нашего сына за руку по улицам Амальяды. Смотри только, не говори, когда он вырастет, что его отец не боялся смерти. Детям нельзя говорить неправду.

Элли побледнела.

— Ты так разговариваешь со мной, как будто… Что за обреченность, что за фатализм, Никос? Я тебя не узнаю. Неужели твоя интуиция…

— Моя интуиция бормочет что-то невнятное. А что еще сказал тебе господин Цукалас?

— Он сказал, что воскресенье в запасе — это хорошо. Людям надо привыкнуть к мысли, что речь идет не о судебном приговоре, а о конкретной жизни. Одного дня хватит, чтобы все всколыхнулось. А там — Святейший Синод, ООН, с понедельника все начнется по-новому, уже без всяких ссылок на правосудие. Правосудие вышло из игры…

— Лучше о сыне, — остановил ее Никос. Элли пыталась его утешить, а ведь он с самого утра думал, как будет утешать ее, какие найдет слова. — Если тебя переведут в Авероф, он будет с тобой, это хорошо, конечно, но… Не лучше ли будет, если мама возьмет его к себе в Амальяду? Усыновит и возьмет.

— Усыновит? — Элли нахмурилась.

— А иначе не отдадут. Для них он незаконнорожденный…

— Мы все это решим вместе с тобой, завтра, — торопливо сказала Элли.

— Да, да, конечно, — рассеянно согласился Никос. — Ты растолкуй мальчишке, когда он вырастет, что у него был худой, длинноносый, небритый отец, самовлюбленный и совсем не герой.

— Зачем это? — сквозь слезы засмеялась Элли.

— Чтобы память об отце на него не давила. Он должен быть лучше, чем я, обязательно лучше.

— Это невозможно… — прошептала Элли.

Стоя у выхода, Ставрос с безразличным видом смотрел, как они разговаривают, держась за руки. Наконец его надзирательское сердце не выдержало.

— А ну-ка разойдитесь, — сказал он. — Не велено приближаться. Дистанция — три шага.

— Старший надзиратель разрешил нам подходить друг к другу, — обернувшись, ответил Никос.

— А мне плевать на старшего. Есть инструкция не приближаться, — значит, не приближаться.

Это было что-то новое.

— Я передам господину Мелидису твои слова, Ставрос, — сухо сказал Никос, не отходя от Элли.

— Передай, передай, — с издевкой сказал Ставрос.

И вдруг рявкнул:

— Сказано: разойтись! Силой мне вас растаскивать, что ли? Здесь вам тюрьма, а не дом свиданий!

— Ты, скотина! — крикнул вдруг Такис и бросился к надзирателю. — Ты что сказал, негодяй?

— Такис! — Шагнув в сторону от Элли, Белояннис стал на полпути между Лазаридисом и Ставросом. И вовремя: два других надзирателя насторожились и уже двинулись на помощь своему. — Ты с ума сошел. Тебя лишат прогулок на месяц.

— Напрасно ты мне помешал… — тяжело дыша, сказал Такис. — Придушил бы этого… и пошел бы на расстрел вместе с тобой.

— Прогулка закончена! — объявил Ставрос.

— Ну ничего, — пробормотал Такис. — Ты большой человек, Никос, но ты меня не знаешь. Увидишь, что будет, когда тебя поведут…

— Мальчишка, — сказал Никос. — Когда меня поведут — самое лучшее, что ты можешь сделать, — это спать.