— Нам нужно дело, понимаете? Серьезное боевое дело. И напрасно вы относитесь к нам снисходительно: наша группа, например, держит под своим наблюдением все афинские тюрьмы, мы хорошо законспирированы и готовы по первому вашему приказу осуществить акции по освобождению заключенных. Конечно, есть опасность ответных репрессий властей, но если хорошо продумать план операций… Например, есть такая идея: на каждую новую казнь отвечать организацией массового побега. Мы не можем сидеть сложа руки! Надо показать властям, что жизни наших товарищей нам далеко не безразличны!

— Трудновато тебе приходится с такой подопечной? — спросил Никос Янниса.

— Да уж непросто, — с улыбкой ответил Яннис. — Ты знаешь, что она мне на днях предложила? План штурма тюрьмы Авероф. Ни больше ни меньше — взятие штурмом. Ты бы поговорил с ней, пусть поостынет немного.

— А послушается ли она меня?

— Послушается? — удивился Яннис. — Да она тебя боготворит.

После собрания Никос подошел к Руле. Детский восторг, с которым она на него смотрела, показался Никосу несколько преувеличенным, и потому он начал говорить довольно сухо:

— Мы собираем силы, девушка, мы только становимся на ноги. Ведь за плечами у нас поражение, отступление, как ни горько об этом напоминать. Мы должны беречь каждого человека, а вы призываете бросить в бой целую организацию. И какую организацию! Наш основной стратегический резерв. Хороша будет армия, оставшаяся без резервов! Да нас расколотят в первом же серьезном бою. Поверьте мне, ваш отец не одобрил бы такой горячности.

— Совсем не обязательно ссылаться на авторитет отца, — вспыхнув, ответила Рула. — Вашего слова вполне достаточно. Стоит мне сказать ребятам: «Белояннис приказывает: отставить!» — и всякие разговоры прекратятся.

— В таком случае, — серьезно сказал Никос, — Белояннис приказывает: отставить.

Рула посмотрела ему в лицо и тихо сказала:

— Если бы я верила в бога, я бы молилась каждый день, чтобы с вами ничего не случилось. Вы не представляете, что вы для нас значите. Стоило нам узнать, что вы здесь — и все стало спокойно и просто. Берегите себя, пожалуйста… и мы вас будем беречь. Хотите, мы дадим вам охрану из наших ребят?

Никос засмеялся.

— Только этого мне и недоставало!

…Жизнь подсунула ему напоследок непростую задачу. Если Загурас не агент (агента интересовали бы связи Эритриаду с живыми людьми, а не с осужденным Белояннисом, которого асфалия мысленно давно уже схоронила), то чего он хочет от Никоса? Запоздалые угрызения совести? Никос не уполномочен отпускать предателям грехи. Попытка оправдаться? Оправдываться надо перед остающимися в живых. Нет, все не то, истина должна быть много проще. Может быть, стремление заручиться на всякий случай какой-нибудь запиской, «автографом» Белоянниса? Логично для изменника, но слишком примитивно для Мицоса, который отлично знает, на что он здесь может рассчитывать.

Соучастником «акции» Мицос никак не мог быть: хотя бы потому, что передать что-нибудь на волю он сможет только после казни. Кроме того, единожды струсивший вряд ли рискнет пойти на такое опасное дело.

Собственно, Никос не стал бы над этим задумываться, если бы здесь, в отделении смертников, не прозвучало имя Рулы Эритриаду (не подпольная кличка «Деметра», а подлинное имя, которое ему удалось уберечь от асфалии).

Ясно было только одно: по той или иной причине Белояннис был нужен Мицосу больше, чем Мицос ему. Поэтому Никос не сомневался, что старший надзиратель еще заглянет сегодня ночью в камеру номер два.