Варвар чуть не поперхнулся. Он уставился на Ловкача так словно увидел рыбу, разгуливающую посуху.

— Ладно, — проворчал он наконец, — послушаем, что ты запоешь через пару дней, когда из твоей башки выветрится вся та чушь. Сейчас-то что делать будем?

— Сейчас я нуждаюсь в твоей силе, о скала мышц. Следует погрузить на повозку каменных истуканов, стерегущих могильник, и отвезти их в Усмерас.

Воцарилась тишина, только где-то высоко в небе вовсю заливался жаворонок.

— Погрузить, значит, — зловеще проговорил Конан, сверля приятеля взглядом своих синих глаз, — погрузить и оттащить… Слыхивал я, что в скорбном доме некоторых умников не только водой ледяной окатывают, но и по-другому учат!

И он демонстративно глянул на свои мощные кулаки.

Однако это не произвело на Ловкача должного впечатления: он все еще пребывал в мечтательной задумчивости.

— Именно так, юноша, — сказал он, почесываясь под суфейским халатом, — иначе мы не сможем вернуть наше добро, выгодно обменять его, вернуться в Шадизар и заработать по мешку золота. Вот послушай…

Конан послушал.

Не успел бы кто поплоше и кубка осушить, а "скала мышц" уже вовсю ворочал каменных истуканов и грузил их на повозку. Идолы были не слишком велики, и весу в каждом было не больше, чем в двух мешках муки. Потом ухватившись за постромки телеги, но без особых усилий покатил ее в сторону Усмераса. Ловкач, сославшись на недомогание, вызванное чрезмерными усилиями, улегся в повозке, но этот груз и вовсе можно было не брать в расчет.

Последнее, что разглядел киммериец, впрягаясь вместо исчезнувшего мула, была худая фигура суфея, торчащая, словно жердь, возле белой скалы. Из-под засаленных обносков, которые еще недавно красовались на Ловкаче, торчали кривые волосатые ноги. Мудрец простирал вперед старческие длани, не то благословляя, не то проклиная своих грабителей.

* * *

Ши Шелам заглянул в лежащий на коленях свиток и изрек:

— Хамнаар хамы чуве Кара дуне хамнаар чуве!

Под крышей сельского дома тридцать человек затаили дыхание, внимая мудрым словам.

Ловкач поскреб грязным ногтем по пергаменту и объявил:

— В переводе с магического это значит вот что.

О, горе, горе мне:

Проворен, как марал,

Тот недостойный вор,

Что мой товар украл!

— Кто, спрашиваю я вас, тот недостойный вор, что украл ткань у этого доброго человека?!

Взмахнув рукавом суфейского халата, Ловкач величественным жестом указал на стоявшего возле помоста со скрещенными на груди руками Конана.

Поднялся благообразный старейшина селения Усмерас, и, почтительно поклонившись, ответствовал:

— Мы не ведаем, о мудрый, кто обидел этого достойного юношу. Среди нас нет воров, мы люди тихие, закон и обычаи почитаем. Видать, пришлыми были тати ночные, не иначе горцы со скал Карпашских.

— Старший ты тут? — вкрадчиво спросил Ши.

Старик солидно кивнул.

— А коли голова седая, так нечего чушь пороть! Станут горцы бегать по равнинам да тряпки воровать, делать им больше нечего! Ваши прохвосты слямзили, провалиться мне к Нергалу!

Тут Ловкач понял, что несколько вышел из роли, и заговорил более велеречиво:

— Ответствуй, молодой купец, достойный всяческих похвал за усердие в деле своем, имеешь ли ты свидетелей, кои могут разъяснить нам это темное дело?

— Имею, — сказал киммериец и сплюнул. — В повозке дожидаются.

Пока все шло как по маслу. В виду селения они с Ловкачом расстались, и варвар в одиночестве вкатил тележку на единственную улицу Усмераса.