Охранник уже не присутствовал при их свиданиях — этого Приходько добился. Олег каждый раз внимательно осматривал небольшую комнату, быстро проверял все места, потенциально удобные для установки «жучков». Говорить можно было спокойно, особенно если не повышать голоса.

— Здесь все в конечном счете решает эмир.

А эмир наверняка зол — ведь замочили не кого-нибудь, а его личного гостя. Нам с Володей можно держаться на суде и так и эдак. Если нас гарантированно вытащат при любом приговоре, мы ведем себя жестко — демонстративно молчим. Но после фокуса мидовцев я уже ни в чем не уверен.

Может, наверху решили добиваться только смягчения приговора? Тогда придется отбывать здесь какой-то срок.

— Для вас сделают все возможное и невозможное.

— Это только слова… Я мог бы скрыться, мне хватало времени. И Володя, я уверен, мог бы шлепнуть пару человек, и его бы не задержали. Но мы не могли подставлять страну, обязаны были делать вид, что ни при чем. А теперь? Настроение — вещь переменчивая, особенно у политиков. За родную «нефтяную фирму» я не сомневаюсь, они действительно все сделают. Но реально торговаться будет МИД.

— Поговорю еще раз с послом. Хотя его, похоже, не посвящают во все подробности.

Беседа с послом подтвердила предположение Приходько. Тема не годилась для обсуждения по телефону, поэтому звонить в Москву тоже не имело смысла. Толстяку все больше казалось, что он крутится и треплет себе нервы впустую — в суде разыгрывается долгий спектакль, финал которого предопределен заранее…

Даже на роскошной яхте в компании с Вероникой и ее новыми знакомыми расслабиться не удалось Он улыбался, кивал, хотя светский треп, как теннисный мячик, большей частью пролетал у него перед носом.

Вероника действительно пользовалась уважением в компании молодых повес, больше говорящих по-английски, чем по-арабски. Она явно не играла здесь роль доступной женщины, падкой на роскошные интерьеры и дорогие подарки. Это была тусовка «золотой молодежи» с долей ближневосточной специфики. Местные парни больше говорили о скаковых лошадях и золотых украшениях, чем о дорогих авто и эксклюзивном шмотье.

Приезжие девушки курили кальян, но о наркотиках не было даже речи.

Сидя среди этих людей, Приходько невольно начинало казаться, что войны, теракты, преступления происходят в каком-то тупом и убогом мире, где копошатся нищие и агрессивные создания, неспособные оценить все блага жизни. Кровь и грязь в том мире будут литься всегда. Там постоянно кого-то пускают в расход, кого-то предают, кого-то списывают в утиль. И не стоит принимать это близко к сердцу — «пипл» для того и создан.

Очнувшись от наваждения, он улучил момент и тихо напомнил Веронике насчет ее обещания.

— Да, конечно. Я уже замолвила словечко и сейчас при вас повторю.

Она действительно тут же упомянула о Веденееве и Пашутинском. Правда, реплика никак не походила на просьбу о насущном, на крик души. Вероника словно удивлялась, что приехала сюда не просто потусоваться и сделать покупки, а по громкому процессу.

Все собравшиеся, кроме Приходько, были страшно далеки от политики, поэтому трепа на тему суда не получилось. Один из арабов сказал, что эмир ужасно зол на «киллеров из КГБ». Но тем не менее пообещал замолвить слово в министерстве безопасности — с арестованными должны обращаться по закону.

Плавный жест его смуглой руки удовлетворил Веронику, и разговор снова перескочил на модели яхт, марки наручных часов, достоинства огранки камней в той или другой ювелирной фирме. Конечно, семья Вероники не обладала и десятой частью тех доходов, которые маячили за спинами молодых арабов. Но Вероника не испытывала ни малейших комплексов, чувствовала себя здесь как рыба в воде.