— А ничего! Ты теперь вольная птица, сам с дружком своим разобраться сможешь.

Я долго смотрел на него, а потом участливо заметил:

— Вижу, что и вас он достал крепко…

— Он человек шустрый, он всех достал, — горько сказал мне мой тягостный собутыльник. — Пока ты отлучался на время, он тут в большие забияки вышел. Поэтому коли понадобится тебе помощь — деньгами, нужными концами, инвентарем тебе привычным, — подсобят тебе.

Я налил в стакан шотландской ячменной самогоночки, медленно‑протяжно отхлебнул, зажмурился от удовольствия, а потом поднял на него свой простодушно‑доверчивый глаз:

— Ага, понятно! Ну и жить, само собой, под твоим надзором?

— Ну почему — под надзором? — обиделся Николай Иваныч. — Просто вместе будем жить, часто видеться. А вот Валерка, тот при тебе будет круглые сутки на побегушках. Всегда он при тебе будет…

— Выходит, моего согласия и не требуется? — спросил я на всякий случай.

— Да что ты такое говоришь, Костя? Кто ж тебя неволит? Вольному воля! Только воля эта тебе ни к чему. Без меня тебя через неделю угрохают… — На таранном его рыле проступила, как плесень, скорбь‑печаль о моей горькой участи.

— Твои дружки, что ли? Которые за справедливость?…

— Нет. Мои друзья — люди смирные, добрые, безобидные. А угрохает тебя твой закадычный дружок…

— Зачем? — простовато спросил я. — Дружок мой в большой отрыв ушел. Он, можно сказать, везде, а я — нигде… За что?

— За длинный язык твой, Костя, за несдержанность. — Николай Иваныч сочувственно вздохнул, и рыжеватые мыши его съехались на переносице, слились, совокупились. — Я тебя понимаю: обидно было и крайним оказаться, и девочку любимую в залог дружку оставить. Вот ты и болтал не к месту, что рассчитаешься с ним по самому крутому счету…

— Все‑то вы знаете, — помотал я головой.

— Знаем, Костя, знаем, — кивнул Николай Иваныч. — И дружок твой знает — у него служба безопасности не хуже нашей. И он тебе рекордный кросс со стрельбой не позволит. Теперь ваша дружба встречный бой называется. Вот ты и прикинь, что к чему… Сейчас этот урод, выкидыш гнойный, захочет взаимных клятв на крови. Верности до гроба — дураки оба.

— Ладно, ужинать пора, — махнул я рукой. — Вопросы ты мне серьезные задал, тут думать надо. Пошли в кабак…

— Зачем ходить? — возбудился Николай Иваныч. — Мы сейчас в номер закажем, чего нам в ресторане зря светиться, рисоваться лишнего. А думать, конечно, будем. Тут не олимпиада, ошибиться нельзя. За второе место серебряную медаль на кладбище выдадут… — Он встал, открыл дверь, позвал охранника:

— Валер! Подь сюды! Значит, спустись в ресторан, своим глазом убедись — ужин пусть по полной программе будет.

Он вернулся в комнату и протянул мне мобильный телефон:

— Вот возьми, пусть все время при тебе будет… Если что, я с тобой свяжусь. Номер мой простой: нажмешь 717‑77‑77 — и вот он я. Завтра я вас с Валеркой свезу отсюда в приятный коттеджик — отдохнешь, оглядишься, прикинем что и как… В старые адреса тебе не надо ходить, и по старым телефонам не звони — все мониторируется…

— Неужто все? — восхитился я.

— Надеюсь, — со спокойной гордостью сообщил Николай Иваныч. — И коль мы о них знаем, то и у другана твоего они под контролем…

— Во даете! Прям как у Штирлица с Мюллером…

КАК БЫЛО ДЕЛО

Конвойный ордер — милицейский «Жигулъ» и черная «Волга» с проблесковым фонарем на крыше — уже прошел Ленинградское шоссе и по длинному плавному съезду стремительно выходит на Окружную кольцевую дорогу в сторону Дмитровки.