Я, конечно, не думала, что миссис Блейр испытывала те же чувства, уже выходила с ним и настояла, чтобы он принял таблетки и сразу отправился в постель. Поэтому я решила, что я сама обязательно должна выйти и удостовериться, что все в порядке. Я накинула халат и спустилась вниз. В кабинете все еще горел свет, но я понадеялась, что Марвин слишком одурел от пьянства, чтобы услыхать, как я выхожу.

Она помолчала немного, задумчиво покусывая нижнюю губу.

— Я понимаю, это звучит так, как будто я чувствую вину за то, что вышла к Чарльзу. Я, правда, не… Это просто у Марвина ужасное воображение: раз или два до этого, когда он сильно напивался, он делал всякие намеки насчет того, что у меня красивый и мужественный молодой шофер и о том… о том, что Джон так намного старше меня. Поэтому я просто хотела избежать повторения чего-нибудь подобного и вышла через черный ход, не зная, что Марвин меня услышал.

Она снова замолчала, и ее язычок опять пробежал по губам.

— Я увидела свет в комнате Чарльза над гаражом, включила прожектор и вышла. Чарльз подошел к двери в пижаме и халате, когда я постучала. Он тут же снова лег под одеяло, а я присела на минуту, услышав, что он уже принял таблетки и ждет, когда они начнут действовать. Он хотел поговорить о мистере Шейне и о том, как он был страшно удивлен и не смог защититься, когда на него напали, а я пыталась заставить его понять, что все получилось правильно, потому что он благодаря своей бдительности защитил могилу бедной Дэффи. И вот, ее голос дрогнул,— вот тут все и случилось. Марвин вошел, шатаясь, и устроил ужасную сцену,— она опустила голову, на мгновение закрыв лицо руками, и Шейн вдруг подумал о том, что наблюдает один из превосходнейших образчиков актерской игры, какие ему только приходилось видеть на сцене либо в жизни. Он скосил глаз на Джентри и не был удивлен, прочитав выражение отеческого сострадания на топорном лице шефа полиции. Что ж, ведь Джентри не присутствовал вчера вечером при том, как она стояла напротив него и шептала: «Я тебя хочу, Майкл Шейн».

Она отняла руки от лица. Глаза ее были огромными, влажными и невинными.

— Он выкрикивал самые ужасные и непристойные обвинения, и я должна была встать между ним и постелью, чтобы помешать ему наброситься на Чарльза и тут же разорвать его на мелкие кусочки.

Она стала тихо всхлипывать и снова закрыла лицо руками.

— Мой собственный брат! Мне было так стыдно. И тогда я вдруг пришла в бешенство,— она подняла голову, глаза ее засверкали, она надменно выпрямилась.— Марвин не имел права даже и в мыслях допускать такое. Так я ему и сказала. Я грозилась выцарапать ему глаза, если он сейчас же не уберется, и он ушел, не извинившись и не признавая, что был неправ.

Она глубоко вздохнула.

— Ну, я не знала, что тут можно было сказать, только напомнила Чарльзу, что Марвин пьян и не отвечает за свои поступки. Через несколько минут я ушла, возвратилась в дом, легла спать и не видела Марвина до… до сегодняшнего утра, когда я… когда я вошла в его комнату…— она уронила голову и снова заплакала.

Очень серьезно и с симпатией Уилл Джентри сказал:

— Я понимаю, как это трудно, миссис Роджелл, но я хочу, чтобы вы рассказали мне точно, как это случилось и что вы обнаружили.

— Да… хорошо… Я проснулась около девяти часов, и единственное, о чем я могла думать, так это о том, что случилось накануне.