Действие разворачивалось на каком-то пустынном пляже, окрашенном закатом в кровавые тона. На протяжении трех страниц герой любовался одинокой девушкой в белом бикини, а потом направился к ней, решительно ступая по песку. Бондарь, пробегая взглядом строчку за строчкой, неотступно следовал за ним.

«Девушка посмотрела на него и вскинула сжатую в кулачок руку ко рту. Она что-то сказала, но он не смог разобрать что. А потом за его спиной раздался мягкий вкрадчивый голос:

– Не двигаться, если жизнь дорога.

Он резко обернулся, пригнувшись, рука уже потянулась к стилету, спрятанному под плавками. Два дула автоматических пистолетов, как два неподвижных серебристых глаза, насмешливо уставились на него.

Он медленно выпрямился, опустил руки по швам и с тихим свистом выпустил сквозь зубы задержанное дыхание. Две профессионально каменные, как у истуканов, физиономии сказали ему даже больше, чем пара серебристых пистолетных зрачков. На этих лицах нельзя было прочесть ни напряжения, ни волнения. Слабые полуулыбки выражали спокойствие и удовлетворение. В глазах не проступало и тени настороженности – скорее равнодушие. Здесь не было ничего нового. Эти люди были убийцами, профессиональными убийцами…»

Уже проваливаясь в дрему, Бондарь решил, что человека, носящего колюще-режущие предметы в непосредственной близости с жизненно важными органами, не очень-то напугаешь какими-то автоматическими пистолетами. Потом он попытался представить себе плавки, в которых можно спрятать стилет, или же стилет, который можно спрятать в плавки. Получилось что-то непотребное. Проснулся Бондарь с тяжелой головой и резью в глазах. Часы показывали 19:30 по эстонскому времени. Растолкав Веру, он велел ей собираться, побрился, почистил зубы, неохотно напялил опостылевший пиджак. Есть совершенно не хотелось, равно как видеть распатланного Виноградского. Но при мысли об Ингрид Бондарь почувствовал прилив возбуждения, подобно псу, взявшему след. Очень уж подозрительным было ее появление в Пярну вскоре после того, как ученый напомнил миру о своем главном открытии.

– За ужином держи себя в руках, – предупредил Бондарь напарницу, занятую боевой раскраской. – Я подозреваю, что Ингрид попытается спровоцировать тебя на скандал.

– Эта белобрысая сука? – Верин глаз, вперившийся в зеркальце, возмущенно округлился. – Зачем ей это нужно?

– Если она приехала специально для того, чтобы охмурить старика, то присутствие соперницы для нее нежелательно. – Бондарь затушил сигарету в пепельнице. – Можешь дать профессору понять, что он тебя заинтересовал, но очень осторожно. И вообще сегодня старайся помалкивать. Прощупывать парочку буду я.

– Не сомневаюсь. А с удвоенной тщательностью ты будешь прощупывать эту суку с поросячьими ресничками.

– У нее самые обыкновенные ресницы. Черные.

– Много ты понимаешь, – фыркнула Вера. – Раз макушка и корни волос светлые, значит, она настоящая блондинка. Ни одного темного волоска. Зато веснушки по всему телу. Особенно на плечах и на груди.

– Откуда ты знаешь про веснушки на груди? – удивился Бондарь.

– Если ты полагаешь, что мне интересно обсуждать прелести твоей белобрысой суки, – отчеканила Вера, – то ты глубоко ошибаешься. – Пошли жрать. Умираю от голода.

– Как отдохнули? – игриво осведомился Виноградский, явившийся на шум голосов в допотопном барском сюртуке с витыми шнурами на груди. От него пахло одеколоном и нафталином.

– Спасибо, прекрасно, – улыбнулся Бондарь.