— Плавда?! — глаза Преклова вспыхнули неподдельной благодарностью, и он тут же потянулся собирать вожделенные сморщенные виноградины с пищевого брикета.

Глеба всегда поражало жизнелюбие этого парня. Ни выбитые зубы, ни сломанные кости не могли унять тягу Толяна буквально ко всему, что хоть немного способно было подсластить существование в учебном лагере «Зарница». Преклов чрезвычайно быстро оправлялся от любого удара судьбы, каким бы тяжёлым тот ни был, и как бы часто ни повторялся. А каждая мало-мальски приятная ерунда производила на него такой эффект, что Толя мог дня два кряду прибывать в отличном расположении духа, пока очередной удар не пришибёт эту маленькую эйфорию. Вот и сейчас, позабыв о замороженной проштопанной щеке и, как следствие, неконтролируемо текущих по подбородку слюнях, Толян улыбался, сжимая пальцами сладкую коричневую изюмину.

— Неправда, — отрезал Глеб и перехватил загребущую прекловскую ручищу. — Могу сменять на компот…

— Годится! — не раздумывая и не давая соседу договорить, выпалил Толян.

— …и джем, — невозмутимо закончил Глеб, кивнув на маленькую пластиковую баночку, запечатанную сверху фольгой.

— Э-э… — заколебался Преклов, переводя несчастный взгляд с джема на изюм и обратно. — Тогда половину компота.

— Лады.

Толян схватил кружку, сделал три больших глотка и под жизнеутверждающее «хе-хе-хе» принялся пересыпать изюм с брикета Глеба на свой.

В процедурный все явились сытые и довольные, как положено. Заедать пищевую массу бутербродом с двойным слоем джема оказалось весьма эффективно, мерзкий привкус почти не мучил. И полтора стакана яблочного компота пришлись как нельзя кстати. Глеб в очередной раз пожалел, что «медикаментозная профилактика» осуществляется только два раза в неделю, обычно в среду и субботу. По какой-то необъяснимой причине именно в день посещения процедурного кабинета рацион курсантов значительно улучшался, вплоть до того, что на столе появлялись свежие фрукты и даже натуральное ничем не разбодяженное мясо. В такие, по-настоящему праздничные дни, как не раз уже замечал Глеб, процедура длилась чуть дольше, а привычные ощущения были чуть острее. Случалось это примерно раз в месяц.

— По местам! — скомандовал Архангел второго ранга Лехов.

Курсанты без лишних проволочек закатали рукава и разложили свои тщедушные тельца на блестящих холодным металлом анатомических кушетках.

Лехов в «Зарнице» пользовался непререкаемым авторитетом, как у курсантов, так и у сослуживцев. Жуткой наружности мужик по габаритам не уступающий многим Палачам. Его шея, подбородок, нос и скулы были изуродованы ожогами, из-за чего казалось, что лицо Архангела до самых глаз укрыто багровой маской, почти сливающейся с тёмно-красным длиннополым мундиром. Едва шевелящиеся губы и скрежет имплантированного голосового синтезатора лишь усиливали эффект. Этот механический голос, глубокий и жёсткий, заполнял собою всё помещение, будто исходил не из одной точки, а рождался в самом воздухе, везде и сразу, заставляя попавшие в зону поражения тела дрожать и съёживаться.

Авторитет Лехова зиждился не только на звании, хотя и его было бы достаточно — мало кто из медиков дослуживался до Архангела, и уж совсем немногим Архангелам удавалось дожить до повышения ранга. Кроме этого все в лагере знали, что Лехов самолично вынес из боя на могучих плечах не меньше сотни контуженных и потерявших конечности солдат, среди которых было немало штурмовиков и даже Палачей.

Глеб услышал о героическом прошлом Лехова два года назад от курсантов второй группы. Воспитатели, и, тем более, сам Архангел, никогда на этот счёт не распространялись. Откуда факт биографии офицера стал известен второгодкам, Глеб не знал, но догадывался — от таких же второгодков годом ранее.