И земля больше не сотрясалась от взрывов. Пока. Пока не прилетели вертолеты. А улетят вертолеты, русские ударят артиллерией. Айшат уже научилась различать артналет из реактивных «градов» от огня самоходных стопятидесятимиллиметровых гаубиц. Айшат привыкла к войне.

«Сушки» федералов улетели.

У них теперь было еще полчаса, чтобы поделать необходимые домашние дела.

Надо было принести в подвал воды для питья, приготовить обед, проверить баранов и коз… Куры, те все разбежались и разлетелись — беги, собирай их перепуганных по всему селу… хотя и от села-то ничего не осталось…

Айшат засобиралась к колодцу.

— Ты куда, мама? — спросила она, заметив, что мать семенит к воротам.

— Мне нужно до школы добежать, вы с Сажи без меня лепешек напеките, а я до школы и назад, — на бегу ответила мать.

«Странная она, — подумала Айшат, — мир рушится, дом рушится, а она все про свою школу беспокоится»…

Мать была в их школе и завучем, и учительницей русского языка, и методистом краеведческого музея… Она гордилась, что в их коллекции были два автографа Льва Толстого. И подлинники дневников русского писателя Николая Иртеньева… Какая непатриотичная гордость! Толстой и Иртеньев воевали с их предками. С их прапрадедушками.

А мать теперь хранит их дневники.

Вон — побежала!

Отец ведь учил: нокча должен помнить семь колен своих предков, а чеченская женщина — все восемь! Вот и Айшат с маленькой сестрицей Сажи знали назубок, что дедушку, который построил их дом — звали Бислан, и что он похоронен на горе, возле старой башни. И там же похоронен прадедушка Ахмад. И там же его отец — прапрадедушка Султан. И там же, на горе, сидя лицом на восток, вкопан в их каменистую землю — отец прапрадедушки Султана

— Довгат. Довгат воевал с русскими, когда здесь бывал Лев Толстой… Они, может, и виделись.

Встречались в бою и стреляли друг в друга. А мать вот побежала теперь за русскими дневниками.

Айшат натаскала воды.

Проверила, как маленькая Сажи месит тесто для лепешек. Растопила печь.

Скрипнули ворота. Во двор вошли дядя Лека и брат Зелимхан. В камуфляжных куртках. С автоматами в руках.

— Сейчас русские снова прилетят, — сказал дядя Лека. — Где Зарима?

— В школу побежала, — ответила Айшат.

— Вот неугомонная, в селе пятнадцать домов разрушено, а она в школу — бумажки спасать бегает! — сокрушенно воскликнул дядя Лека.

Брат Зелимхан потрепал маленькую Сажи по голове и, достав из кармана камуфляжных штанов «сникерc», сунул шоколадку ей в руки.

— Сейчас русские опять прилетят, — сказал дядя. — Мы после того, как они улетят, отойдем в зеленку, а вы сидите в подвале и никуда!

Айшат кивнула. Только когда дядя с братом уже уходили со двора, крикнула:

— Меня возьмите с собой!

Ни дядя, ни брат ей не ответили. И шаги их затихли в непривычной тишине.

Пятый артналет был особенно долгим.

Сажи даже не выдержала и заснула. Заснула, свернувшись калачиком на сундуке. Мама накрыла сестренку шерстяным одеялом, подкрутила фитиль керосиновой лампы и, вздохнув, принялась за чтение. Листков было много. Целый чемодан.

— А ты тоже почитай, ты почитай, дочка! — сказала мама, обращаясь к Айшат. — Тут и про тебя написано…

— Как про меня? — изумилась Айшат.

— А так… я ведь тебя назвала по имени той девушки, про которую Николай Иртеньев написал.

— Этот русский?

— Да…

Теперь федералы били из гаубиц не только по северной окраине Дикой-юрта, но по всей площади села.