И Молотов будто бы соглашался, но ставил условие: в местах освоения целины вначале построить дороги, а уж затем распахивать миллионы гектаров. Хрущев не соглашался. Молотов настаивал. Хрущев стал ругаться, подхватился и побежал из дома. На крыльце споткнулся и упал. чуть не сломав ногу.
Блинова застаю в глубине усадьбы, в тире, устроенном между вековыми соснами. Он сидит на раскладном стульчике, заряжает малокалиберный пистолет и — стреляет в мишень.
— К дуэли готовитесь? — приветствовал я Блинова.
— Помогает от давления. С полчаса постреляю, и головная боль стихает.
Дал мне пистолет, коробочку патронов.
— На, постреляй. Может, еще пригодится.
Потом мы пошли в дом, там сестра Блинова наварила картошки. Из погреба достала капусты, соленых огурцов, помидор, моченых яблок. Все это приготовлено по-вятски, по старинным русским рецептам, — пахло травами, смородинным, вишневым листом; каждый огурец или помидор были твердыми и ядреными. будто их только что сорвали.
И на столе, как по волшебству, появились нарядные бутылки — вино, коньяк.
«Давление, а все пьет, — думал я, глядя, как Андрей Дмитриевич разливает спиртное, — Неужели не понимает, что губит себя окончательно, даже простому смертному это ясно, не только писателю».
В Челябинске было сорок прозаиков и поэтов — не пьющего я не знал; причем сильно пьющих из них насчитывалось куда больше, чем из того же числа рабочих или колхозников. В Донбассе — пятьдесят писателей, сорок два в Донецке и восемь в Луганске, — сильно пьющих из них больше даже, чем в Челябинске. Утром я приходил в Донецке в Дом писателей, мы играли в бильярд, а потом стайка из десяти-двенадцати человек, как-то не сговариваясь, направлялась в погребок, где продавалось дешевое вино. Денег у многих не было, собирали рублики, и каждый старался выпить свой заветный стакан… «Для поправки головы». Меня, как человека, получающего регулярно зарплату, да еще имеющего небольшие гонорары, стремились затянуть непременно и выкачать трешку-другую в общий котел.
«Миротворец» Брежнев прозорливо угадывал все возрастающую потребность в алкоголе, — из года в год наращивал производство спиртного, закупал за границей гигантские линии по изготовлению алкогольного пития. И за двадцать лет своего правления увеличил в стране производство спиртного на семьсот процентов.
С академиком Угловым на основе официальной статистики мы написали обращение к нашему народу:
«В 1990 году в школы пойдет миллион шестьсот тысяч умственноотсталых детей. И это при наличии самого большого количества врачей и ученых в мире!
Ежегодно в нашей стране прибавляется 550 тысяч новых алкоголиков — и это только те, кто берется на учет. В вытрезвители попадают в год восемь миллионов человек. Каждый третий умерший — жертва алкоголя, — это почти миллион людей ежегодно! В какую же пропасть нам отступать дальше?!»
Как-то по телевидению выступал генерал милиции, он привел новые цифры: «В 1990 году по вине пьяных водителей искалечено 73 тысячи человек и 13 тысяч убито». Вот она, конкретная жертва тех, кто в 1988-м пошел на свертывание начавшейся было в нашей стране всенародной борьбы за трезвость. Суд над этими людьми впереди, — и это будет самый страшный суд, суд истории.
Раньше мы искренне и простодушно полагали, что без вина нет встречи друзей, — не выставь на стол спиртного, и ты прослывешь жадным, мелочным, не способным уважить друга. И лишь немногие мудрецы способны были и в то время понимать ложность этих моральных ценностей, пагубность утверждавшихся всюду нравов винопития.
Наш знаменитый хирург-онколог академик Николай Николаевич Петров, когда ему во время застолья сказали: «Выпейте за наше здоровье», — ответил: «Зачем же за ваше здоровье я буду отравлять свое здоровье». |