Эти четыре слова пронзают меня сильнее, чем любая другая физическая боль.

Моя грудь поднимается и опускается, дыхание затруднено. Я должен заставить себя читать дальше.

Вскоре я понимаю, что на страницах нет никакого порядка. Она, кажется, немного сместилась в самом начале написания, и уже в конце блокнота стало понятно, что места больше нет. Она писала на полях, над другими параграфами крошечным и почти неразборчивым шрифтом. Есть числа, которые нацарапанные на протяжении всего, некоторые даже повторяются снова и снова, и снова. Некоторые написанные слова переписаны заново, обведены в круг или перечеркнуты. И почти на каждой странице есть предложения и абзацы, которые полностью перечеркнуты.

Это полнейший хаос.

Мое сердце сжимается при малейшем осознании, что это доказательства того, что она, возможно, испытывала. Я предположил, что она страдала все это время, запертая в темных, ужасающих условиях. И видя это, мне хотелось оказаться не правым.

А сейчас, когда я стараюсь читать все в хронологическом порядке, мне не удается понять ее способ нумерации страниц; систему нумерации, что создала она, сможет расшифровать только она сама. Я могу только просмотреть книгу и прочитать кусочки, которые наиболее понятно написанные.

Мои глаза застывают на определенном моменте.

Я опрокидываю блокнот на пол.

Моментально оказываюсь в вертикальном положении, пытаясь успокоить свое сердце. Пробегаю руками по волосам, останавливая их у самых корней. Эти слова слишком близки мне, слишком знакомы. История ребенка, который подвергается насилию со стороны родителей. Запертый и выброшенный. Это слишком близко к моим мыслям.

Я никогда не читал ничего подобного. Я никогда не читал подобного, что непосредственно обращается к моим внутренностям. И я понимаю, что не должен. Я понимаю, что это, так или иначе, не поможет, не научит меня ничему, не даст мне подсказку, где она могла бы сейчас быть. Я уже понимаю, что чтение этого сделает меня еще более сумасшедшим.

Но я не могу удержаться и вновь тянусь к ее блокноту.

Я повернул его и снова открыл.

Мой интерком кричит так внезапно, отчего я спотыкаюсь о собственное кресло и оказываюсь возле стены, позади моего стола. Мои руки не перестают дрожать; лоб покрыт капельками пота. Моя перевязанная рука внезапно стала гореть, а ноги стали слишком слабыми, чтобы устоять на них. Я должен сосредоточиться, поскольку принимаю входящее сообщение.

— Что? — требую я.

— Сэр, я только хотел переспросить, все ли хорошо с вами. Собрание, сэр, если конечно я понял неправильно время, то я прошу прощения, сэр. Я недолжен вас беспокоить.

— О, ради Бога, Дэлалью, — я попытался унять дрожь в голосе. — Перестань извиняться. Я уже в пути.

— Да, сэр, — говорит он. — Спасибо, сэр.

Я прервал связь.

А потом, взяв блокнот и засунув его в карман, вышел за дверь.

Глава 11

Я стою на краю Квадранта и наблюдаю, как тысячи лиц устремлены на меня. Мои солдаты. Построенные в одну линию в своих униформах. Черные рубашки, черные брюки, черные ботинки.

Без оружия.

Кулак левой руки каждого прижат к сердцу.

Я прилагаю все усилия, чтобы сосредоточиться… на внимании и поставленной мною задаче; но мне это не удается из-за спрятанного в моем кармане блокнота, на который давит форма, а секреты его содержания мучают меня.

Я сам не свой.

Мысли запутались в словах, которые, к тому же, не являются моими собственными. Я должен глубоко вдохнуть, чтобы очистить голову; мой кулак то сжимается, то разжимается.

— Сектор 45, - говорю я, выступая непосредственно на площади в микрофон.

Они тут же переместились, откинув левую руку, и поместили правый кулак себе на грудь.

— У нас есть множество вещей, которые стоит обсудить, — говорю я, — и первая самая очевидная.