— Заткнись, — резко перебил Харрисон. — Еще одно слово — и я попрошу заменить тебя. Возможно, ты отслужил свое и…

— Я буду хранить молчание, сэр, — заявил Харли. — Даю вам слово.

— Вижу, как ты выполняешь свои обещания.

Харрисон поудобнее устроился в кресле за рабочим столом. Снова и снова задавал он себе один и тот же вопрос: можно ли отбросить все сомнения? Не проглядел ли он какой-нибудь немаловажный фактор? На достаточный ли срок в будущем смоделировал ситуацию? В том, что все получится, сомнений не оставалось. Он проверил теорию и последовательность действий шаг за шагом, проверил и перепроверил много раз. Но теперь его волновало не само нововведение, а его последствия. Верно ли он просчитал дальнейший путь развития человеческой расы после вмешательства нового фактора? Достаточно ли точно построил модель? Не возникнут ли непредвиденные социальные отклонения, которые проявятся лишь спустя столетия?

Историю, напомнил себе Харрисон, могут изменить случайности столь маловероятные, что предвидеть их никому не под силу.

Возьмем нынешний мир, думал он: города в милю высотой и пустующие пространства вокруг. Любому под силу проследить, как Земля стала такой за два столетия. Можно ткнуть пальцем и заявить: «Вот, отсюда все и пошло» — указать на переломный момент, когда отжила свое модель, кропотливо совершенствовавшаяся людьми на протяжении пяти тысячелетий. Двести лет назад человек жил в городах, простиравшихся на мили и мили земной поверхности. Сейчас он живет в башнях, которые возносятся высоко в небо. Промышленные центры и электростанции, пожиравшие стремительно сокращающиеся ресурсы планеты, уже не нужны — их заменил ядерный синтез. И теперь человек тратит лишь малую толику той энергии, что уходила на его нужды раньше, потому что теперь он обходится очень малым.

Хотя тогда, двести лет назад, такие радикальные изменения вовсе не были необходимы. История помнит, что многим идея преобразований казалась чистым безумием. Всему виной было огромное отвращение, которое испытывало большинство людей к старому образу жизни. Именно благодаря этому отвращению, по сути дела массовому помешательству, преобразования вышли далеко за рамки необходимого, даже за рамки здравого смысла. И все же, возможно, они принесли плоды, потому что в результате человеческая жизнь стала во многих отношениях лучше, а планета — чище.

Харрисон попытался представить, каково это было: жить в те времена, когда реки несли грязные воды в грязное море, когда воздух и земля были ядовитыми, а землю сотрясал страшный шум…

Мир, в котором я живу, думал он, начинался с первой отравленной рыбы, всплывшей кверху брюхом, со скачков температуры, укутавших города плотным покрывалом смога, ими же и созданного, с отчаянных, гневных криков протеста против вонючих фабричных труб и потоков сточных вод, впадающих в реки. «Нужно построить новые города!» — кричали люди, и города были построены, однако совсем не те, что рисовались воображению. «Нужно прекратить растрачивать ресурсы!» — кричали другие, и старый, проверенный временем принцип «попользовался — выброси и купи новое» был отправлен на свалку, и вещи начали делать не на десять, даже не на двадцать лет — на века. В результате отпала необходимость в производстве многих товаров, использование природных ресурсов и энергии удалось сократить, со временем планета очистилась от ядов — и сегодня в море впадают кристально-чистые реки, воздух свеж и прозрачен, и земли лежат нетронутыми, потому что выращиванием растений и животноводством человек теперь занимается под крышей, не используя природные почвы.

Город… Когда-то это слово означало растянутое и беспорядочное нагромождение строений.