|
Так и есть! Это был Алеша. Он об чем-то расспрашивал Мавру; та сначала не пускала его. - Откудова такой явился? - говорила она, как власть имеющая. - Что? Где рыскал? Ну уж иди, иди! А меня тебе не подмаслить! Ступай-ка; что-то ответишь? - Я никого не боюсь! Я войду! - говорил Алеша, немного, впрочем, сконфузившись. - Ну ступай! Прыток ты больно! - И пойду! А! И вы здесь! - сказал он, увидев меня, - как это хорошо, что и вы здесь! Ну вот и я; видите; как же мне теперь... - Да просто войдите, - отвечал я, - чего вы боитесь? - Я ничего не боюсь, уверяю вас, потому что я, ей-богу, не виноват. Вы думаете, я виноват? Вот увидите, я сейчас оправдаюсь. Наташа, можно к тебе? - вскрикнул он с какой-то выделанною смелостию, остановясь перед затворенною дверью. Никто не отвечал. - Что ж это? - спросил он с беспокойством. - Ничего, она сейчас там была, - отвечал я, - разве что-нибудь... Алеша осторожно отворил дверь и робко окинул глазами комнату. Никого не было. Вдруг он увидал ее в углу, между шкафом и окном. Она стояла там, как будто спрятавшись, ни жива ни мертва. Как вспомню об этом, до сих пор не могу не улыбнуться. Алеша тихо и осторожно подошел к ней. - Наташа, что ты? Здравствуй, Наташа, - робко проговорил он, с каким-то испугом смотря на нее. - Ну что ж, ну... ничего!.. - отвечала она в ужасном смущении, как будто она же и была виновата. - Ты... хочешь чаю? - Наташа, послушай... - говорил Алеша, совершенно потерявшись. - Ты, может быть, уверена, что я виноват... Но я не виноват; я нисколько не виноват! Вот видишь ли, я тебе сейчас расскажу. - Да зачем же это? - прошептала Наташа, - нет, нет, не надо... лучше дай руку и... кончено... как всегда... - И она вышла из угла; румянец стал показываться на щеках ее. Она смотрела вниз, как будто боясь взглянуть на Алешу. - О боже мой! - вскрикнул он в восторге, - если б только был виноват, я бы не смел, кажется, и взглянуть на нее после этого! Посмотрите, посмотрите! - кричал он, обращаясь ко мне, - вот: она считает меня виноватым; все против меня, все видимости против меня! Я пять дней не езжу! Есть слухи, что я у невесты, - и что ж? Она уж прощает меня! Она уж говорит: "Дай руку, и кончено!" Наташа, голубчик мой, ангел мой, ангел мой! Я не виноват, и ты знай это! Я не виноват ни настолечко! Напротив! Напротив! - Но... Но ведь ты теперь там... Тебя теперь туда звали... Как же ты здесь? Ко... который час?.. - Половина одиннадцатого! Я и был там... Но я сказался больным и уехал и - это первый, первый раз в эти пять дней, что я свободен, что я был в состоянии урваться от них, и приехал к тебе, Наташа. То есть я мог и прежде приехать, но я нарочно не ехал! А почему? ты сейчас узнаешь, объясню; я затем и приехал, чтоб объяснить; только, ей-богу, в этот раз я ни в чем перед тобой не виноват, ни в чем! Ни в чем! Наташа подняла голову и взглянула на него... Но ответный взгляд его сиял такою правдивостью, лицо его было так радостно, так честно, так весело, что не было возможности ему не поверить. Я думал, они вскрикнут и бросятся друг другу в объятия, как это уже несколько раз прежде бывало при подобных же примирениях. Но Наташа, как будто подавленная счастьем, опустила на грудь голову и вдруг... тихо заплакала. Тут уж Алеша не мог выдержать. Он бросился к ногам ее. Он целовал ее руки, ноги; он был как в исступлении. Я придвинул ей кресла. Она села. Ноги ее подкашивались. |
