Лицо Нойфельда мгновенно потемнело и исказилось от гнева. Однако он быстро овладел собой и сдержанно заметил: — Ваше мнение обо мне меня не интересует. — Он кивнул в сторону Дрошни. — Но не становитесь поперек дороги капитану Дрошни. Он — босниец  и босниец гордый, и на Балканах ему нет равных по умению обращаться с ножом.

— Нет равных... — Андреа расхохотался и выпустил дым в лицо Дрошни. — Точильщик ножей из оперетки.

Дрошни, казалось, не верил собственным ушам, однако это состояние продолжалось недолго. Он оскалил зубы, ни дать ни взять — натуральный боснийский волк, выхватил из-за пояса устрашающего вида нож с кривым лезвием и бросился на Андреа, нацелив в него сверкающее острие. Однако нож попал в пустоту, ибо Андреа, несмотря на свои внушительные размеры, увернулся с необыкновенной быстротой и сумел перехватить руку Дрошни в запястье, когда тот вспорол воздух движением ножа снизу вверх. Они оба тяжело рухнули на землю и покатились по снегу, стараясь завладеть ножом.

 Схватка разыгралась столь неожиданно и стремительно, что в течение нескольких секунд никто не шелохнулся. Трое молодых сержантов, Нойфельд и четники стояли в полнейшей растерянности. Мэллори, находившийся рядом с девушкой, широко распахнувшей глаза, задумчиво потирал подбородок, а Миллер, деликатно стряхнув пепел с кончика сигареты, наблюдал за происходящим с видом человека, которому все это начинало порядком надоедать.

Почти в то же мгновение Рейнольдс, Гроувз и двое четников кинулись к боровшимся и попытались разнять их. Однако это им удалось только после того, как на подмогу пришли Сондерс и Нойфельд. Дрошни и Андреа  были силком поставлены на ноги. Дрошни стоял с искаженным от ненависти лицом. Андреа невозмутимо прнинялся докуривать свою сигару, непонятно каким образом вновь очутившуюся в его руке.

— Сумасшедший! — начал взбешенный Рейнольдс. — Маньяк! Психопат чертов! Дождетесь, что нас всех перестреляют.

— Этому я ничуть не удивился бы‚ — меланхолично заметил Нойфельд — Пора. Побаловались и хватит.

Он встал во главе группы, и они вышли за пределы лагеря, где к ним присоединился отряд из шести четников, у которых за главного, судя по всему, был юноша с редкой рыжеватой бородкой и косящим глазом — четник, первым приветствовавший их после приземления.

— Кто они такие и зачем? — требовательно спросил Мэллори у Нойфельда. — Они не пойдут с нами.

— Охрана, — пояснил Нойфельд — На первые семь километров пути.

— Охранники? К чему нам охранники? Нам не угрожает опасность ни с вашей, ни, как вы утверждаете, со стороны югославских партизан.

— Мы печемся не о вас, — сухо ответил Нойфельд. — Нас заботит транспорт, на котором вам предстоит проделать большую часть маршрута. В этом районе Боснии транспортных средств очень мало, и они  на вес золота, а в округе много партизанских патрулей.

Спустя двадцать минут ходьбы в безлунной темноте и под падающим снегом они вышли к дороге, которая оказалась чуть шире тропинки и петляла вдоль долины, поросшей деревьями. Там их дожидалась одна из самых странных четырехколесных развалин изо всех автомобилей, когда-либо виденных Мэллори и его спутниками, — невероятно древний, ветхий грузовик, который, на первый взгляд, судя по огромным клубам вырывавшегося из него дыма, горел самым натуральным образом. На деле это был один из первых довоенных образцов когда-то распространенных на Балканах грузовиков, в топку которых закладывались дрова. Миллер, с удивлением рассматривающий машину, окутанную сизым облаком, повернулся к Нойфельду

— И это вы называете транспортом?

— Можете называть его, как угодно. Если, конечно, не предпочитаете идти пешком.

— Десять километров? Лучше рискну умереть от удушья.