Но самая интересная часть показаний Лунёвой заключается отнюдь не в этих деталях, хотя они сами по себе довольно любопытны. Процитируем нужную нам часть протокола допроса: «Владимир {Винничевский} написал письмо Геннадию, что он испытал половой акт в уборной {железнодорожного} вагона, и советовал испытать {то же самое} Геннадию. А с кем был половой акт – не объявлял, и когда это письмо я читала, сын, увидев, что я держала его в руках, выпросил {его у меня}, и я таковое отдала, якобы не зная содержания… {Сын Гена} назвал Владимира дураком и это письмо порвал… Летом 1939 г. я говорила с ней {Елизаветой Винничевской} о поведении Владимира и приводила ей пример тот, когда Владимир ездил зимой 1938-39 гг. в гости в Кушву {и} в вагоне поезда, в уборной, совершил половой акт с кем, мне было неизвестно, о чём написал моему сыну. Елизавета Ивановна возразила, что он этого не позволит {себе}, и я на этом настаивать не стала, что мальчик такого поведения».

Как видим, мама Володи Винничевского пребывала в твёрдой уверенности, что её сынок не «такой», а вот двоюродная сестра на сей счёт особых иллюзий не питала. Просто прозорливица какая-то!

После такого рассказа нельзя было не допросить Гену Лунёва, сына Анны. Но удивительное дело – на допросе 3 ноября 1939 г., который проводил лично товарищ Белобородов – временно исполнявший обязанности начальника городского отдела милиции (не мелочь какая-то, а самый большой милицейский начальник в городе!), Геннадий Эммануилович Лунёв начал чудить, принялся «включать тупого». Фактически он стал выгораживать своего троюродного братца Володю.

Вот как Гена Лунёв ответил на вопрос о письме, в котором Винничевский рассказывал о поездке в Кушву: «Он написал мне письмо в марте с.г., в котором писал, что доехали (с семьёй Петра Мелентьева – прим. А. Р.) хорошо, слал привет и больше ничего. Я так и не ответил ему. Письмо где, я не знаю, не сохранил и подробностей содержания его позабыл уже». Гена Лунёв, не зная того, что содержание упомянутого письма известно его матери и та уже сообщила на допросе все необходимые детали, попытался в меру своей наивности избавить Володю Винничевского от компрометации. Поэтому про то, что Володя «слал приветы» он помнил, а про то, что тот описывал половой акт в туалете – позабыл, и все остальные подробности тоже позабыл, и то, что письмо разорвал – тоже позабыл. Гена, скажем прямо, сильно рисковал, ибо НКВД – это такая организация, где память восстанавливали на раз, причём настолько успешно, что люди вспоминали даже то, чего с ними никогда не происходило. Наверняка Гена думал, что поступает очень ловко, и чтобы совсем запутать главного салдинского милиционера, решил добавить в свой рассказ немного негативной информации о Винничевском. Для правдоподобия, так сказать, а то ежели всё время хорошо говорить, то это покажется подозрительным, верно?

И вот находчивый ученик 9-го класса Гена Лунёв сообщает товарищу Белобородову следующее: «Я знаю его {Владимира Винничевского} плохую сторону в том, что он нестойкий мальчик, больше {склонный} находиться в одиночестве от других». Подтекст ясен, Володя – нестойкий, а вот он сам, Гена Лунёв, вполне стойкий! «Стойкий», наверное, в том смысле, что на допросе друзей не предаст. Так мог его понять младший лейтенант Белобородов, прекрасно знавший, что же именно Гена Лунёв пытался от него скрыть. Подобную наивную болтовню юноше следовало припасти для комсомольского собрания, а в НКВД такого рода демагогия никого обмануть не могла.

Младший лейтенант Белобородов не показал виду, будто заметил ложь допрашиваемого, поскольку следствие проводил не он, а областной уголовный розыск, а стало быть, только там могли оценить важность такого поведения юноши.