Изменить размер шрифта - +
Здесь это приветствие не имеет никакого значения — показывать, что у тебя неприятности нельзя. Как объяснил Том — если показать, то тут же нагрянут кредиторы.

Кэти приносит чай, тепло улыбается мне — а я ей в ответ. Кэти за шестьдесят и у неё тоже есть внуки, с Томом она работает уже лет двадцать — длинноногие секретутки здесь не в чести, куда важнее верность и профессионализм. Сити — как когда-то рассказывал Томас — и раньше был минным полем, а теперь — превратился в дорогу смерти. Слишком высока конкуренция. Чтобы начать — или как тут говорят — «стартовать» в Сити нужно ещё со студенческой скамьи. Конкуренция дикая, потому что половина богачей мира хотят дать детям именно британское образование. Практика здесь выглядит так — ты проходишь конкурс на позицию ассистент аналитика и вкалываешь по двадцать часов в сутки. Не так давно был случай — парень умер от переработки, реально умер. И никто не удивился — здесь все хотят пробиться. А вы бы видели апартаменты, которые строят специально для сдачи молодым, «стартующим» специалистам. Десять квадратных метров, стол, стул, над этим над всем вторым этажом — кровать. Кухни нет, в углу — что-то вроде душа и шкаф с вещами. Кухни нет, потому что здесь все ходят питаться «на улицу» — ресторанов, пабов, кафе тут полно, дома мало кто готовит. Смысла делать квартиру больше нет — цены за аренду дикие, а зачем тебе квартира больше, если ты все время проводишь на работе? Вот так и работают в Лондоне — кто, кто припомнил советские общаги и четыре койки в комнате? Да тут за них драка будет — почти бесплатное жильё, потому что. Есть ещё здесь дома, которые переделывают из гаражей — впрочем, в Москве они тоже уже есть…

Пьём чай. Как бы между делом — я кладу на стол коробочку

— Это для Бэрри. Точнее… кто там у неё родился? Как назвали.

— О…

Том тронут — я это вижу. Его что-то беспокоит — но он реально тронут. И неудивительно — я помню, как зовут всех его детей и внуков. Здесь это не принято. Здесь не любят и не умеют дружить. В Великобритании все держатся на расстоянии друг от друга…

— Так как назвали?

— Джоном Александером. О, это…

— Уральский малахит, Том, настоящий. На счастье. Пусть будет крепким как наши горы и люди в них живущие.

— Спасибо. Благодарю…

— Не стоит… — решаю переходить к делу — ты прочитал, кстати, мою презентацию? Я немало сил на неё потратил.

— Да, Владимир, прочитал…

Презентация моя была о том, как стать из просто миллиардера — мультимиллиардером. Причём — не только мне, но и тем, кто со мной вложится.

Суть в чем? В Сибири — мне достались лицензии, причём сквозные (разведка+добыча) на разработку перспективных месторождений сланцевой нефти. Так называемая «Баженовская свита». Да, Баженовская свита. Её открыли ещё советские геологи, но до недавнего времени эти месторождения не переводились в разряд запасов — потому что никакой коммерческой ценности не имели. Что такое Баженовская свита? Это огромные залежи нефти на глубине два километра, геологический рельеф местности крайне сложный, а сама нефть в них — не жидкая, а твёрдая, по консистенции примерно как гудрон. И всё это — на глубине два километра. Даже если использовать методы сланцевой добычи — она все равно нерентабельна. Ведь на чём — держится рентабельность сланцевой нефти в США? Невысокие налоги на нефтедобычу — раз. Высокая конкуренция в нефтесервисе, делающая работы качественными и дешёвыми — два. И развитая сеть железных дорог — три. Сланцевая нефть ведь бурится совсем по-другому, жизненный цикл скважин всего несколько месяцев, в то время как жизненный цикл обычной скважины — доходит до 30–40 лет при грамотной эксплуатации.

Быстрый переход