Тамара Яковлевна демонстративно откинулась на спинку кресла и сплела руки на груди в жесткий замок, отгородившись тем самым от окружающего мира. Ненависть сквозила в каждой черте ее лица, она сверлила всех своим взглядом.

Эльвира стояла напротив нее. Сузив глаза, она пристально рассматривала женщину, силясь увидеть в ней то, что она до сих пор не смогла разглядеть, возможно, даже того самого «крота», которого она до сих пор искала, подозревая всех, кроме нее. Она не могла понять одного: что Ольга такого плохого сделала Тамаре Яковлевне, что та так люто ее ненавидит.

Пауза затянулась на минуту.

— В чем признаться? — наконец спросила Тамара Яковлевна.

— В убийстве Людмилы Ивушкиной.

— В убийстве — ну уж нет! — на одном дыхании выпалила она.

Она засунула руки в карман пиджака. Для Эльвиры это было знаком того, что она испытывает чувство вины или, возможно, это просто напряжение. Что дальше?

— Кто пишет кровью и притчами, тот хочет, чтобы его не читали, а заучивали наизусть — это Ницше про вас сказал? — подкинул поленца в огонь Федосеев.

Тамара Яковлевна просто взвилась от его слов, кинув в его сторону испепеляющий взгляд.

— Вот это взгляд. Таким взглядом можно огонь разжечь, — съязвил Федосеев.

— Вы по какой-то одной вам известной причине писали письма главбуху, — повторил не терпящим возражений тоном Холмогоров. — Женщина беспокоилась, вы это знали. Вы уже были близки к преследуемой вами цели — она собиралась уволиться. Но тут в ваши планы неожиданно ворвалась Людмила, рассекретившая вас. Чтобы она вас не выдала, вы решили ее убить.

— Какой абсурд!

— Вы убивали Людмилу? — вступила в разговор Эльвира.

— Нет, я не убивала! — взвизгнула как ужаленная, Тамара Яковлевна.

— Вы писали Ольге письма с угрозами? — задала Эльвира свой следующий вопрос.

— Нет, не писала. — Тамара Яковлевна нервно провела рукой за ухом, потом под глазом. Ей и другим присутствовавшим здесь эти жесты ни о чем не говорили, но Эльвира поняла, что хотела: «Письма писала она, убийца — нет, не она».

— Это неправда. — В голосе Эльвиры прозвучали металлические нотки. На миг в кабинете повисла напряженная пауза. — Письма все-таки писали вы. Это были вы. Признайтесь в этом. Всем и так все уже понятно, — отчеканила она ледяным голосом.

— Да, я писала! Но я не убивала! — наконец в смятении произнесла Тамара Яковлевна. Она вся дрожала, но старалась говорить спокойно.

Тем не менее в какой-то момент она все-таки сломалась. Холмогоров увидел, как слезы стали душить ее, подступая к горлу. Подбородок задергался в конвульсивных движениях, хотя она последними усилиями своей воли пыталась удержаться от этих слабых проявлений человеческого характера. Она уже была бессильна. Обвинения ее сломали. Слезы медленно покатились по ее щекам. Сдерживая истеричные порывы, она с горечью выкрикнула:

— А вы думаете, легко быть все время на вторых ролях?! — Чувство невысказанной до сих пор обиды прорвалось наружу. — Приходят здесь всякие молодые… загоревшие в соляриях выскочки в коротких юбках! Занимают место, которое по праву должно принадлежать тебе! А ты ходи и продолжай мило улыбаться, вези по-прежнему на себе всю работу, помогай советами, делись своими знаниями и опытом, а за это в ответ ничего! — голосила она.

— Это вы про Ольгу так нелестно отзываетесь? — уточнил Федосеев.