— Бабушка вытащила огромную сумищу ядовито-зеленого цвета, слегка заляпанную краской. Мой предок ездил с ней на этюды. — Сюда уж у тебя точно все учебники влезут. — Тонкие бабушкины губы скривились в ироничной усмешке.
Учебники-то влезут. И, вероятно, даже за два следующих класса тоже. Однако тащиться с подобной страшной торбой в школу мне совершенно не улыбалось. Бабка мигом проинтуичила мое состояние.
— Ничего, — сказала она. — В следующий раз не будешь без надобности лазить по подвалам.
Вздохнув, я нехотя принял из ее рук зеленое чудище и отправился к себе в комнату, чтобы переложить туда тетради, ручки и прочее.
В это время из коридора послышались истошный вопль, звон и крик бабушки:
— Замри!
Кажется, затишье кончилось, близнецы открыли новый этап боевых действий, и бабушка снова была при деле. Упускать такую блестящую возможность я, естественно, не собирался. Запихнув зеленое чудище обратно в шкаф, я дунул в родительскую спальню. Там лежала новая кожаная сумка отца, на которой была выдавлена надпись «Босс». Так сказать, скромненько и со вкусом. Цвет черный. Неброский. Да и размер подходящий. Как раз все учебники влезут. А предку она сегодня все равно не понадобится. Он вчера говорил, что до вечера проторчит у себя в мастерской. Будет чей-то портрет дописывать.
Схватив сумку, я, чутко прислушиваясь к продолжавшимся военным действиям (кажется, Мишка с Гришкой опять что-то грохнули в бабушкиной комнате), в третий раз упаковал школьные принадлежности и, повесив отцовского «Босса» на плечо, крикнул:
— Пока! Я ушел!
Бабушка мне даже не ответила. Видимо, Мишка и Гришка поглотили всю ее немалую энергию. По-моему, они с лихвой заменяют ей Вагановское училище.
По дороге в школу я нагнал Агату.
— Ну как? С косой справилась?
— И не думала, — покачала головой она. — Мне бы потом до вечера сушиться пришлось.
— Зря, — сказал я. — Учти, это какой-то жуткий цемент.
— Ничего не поделаешь, — отозвалась Агата. — У меня не было другого выхода. А насчет цемента ты прав. Он и впрямь жуткий. И Зойка тоже едва отмылась.
— Откуда ты знаешь? — удивился я.
— Она звонила, — пояснила Агата и с тревогой осведомилась: — Клим, как ты думаешь, что нам теперь за это будет?
— За что? — не понял я.
— Ну, мы же новому завучу по башке ведром…
Она произнесла это таким тоном, будто, если бы мы огрели ведром с цементом старого завуча, все было бы вполне нормально.
— Но мы ведь не знали, что это завуч, — возразил я. — Он только потом нам представился.
— Ты думаешь, это на что-нибудь повлияет? — по-прежнему тревожилась Агата.
Я ничего в данном случае не думал. О чем и сказал ей.
— Первое сентября у нас вышло неудачное, — посмотрела на меня своими огромными черными глазами Агата.
Кстати, я раньше думал, что свое имя она получила именно за цвет глаз. Однако в седьмом классе, то есть год назад, она объяснила мне, что, когда родилась и ей придумывали имя, глаза у нее были не агатовые, а скорей голубые, как практически у всех новорожденных. А имя свое она получила в честь Агаты Кристи, детективами которой зачитывалась ее мама, как по-русски, так и по-английски. И вот сейчас Агата смотрела на меня своими огромными черными глазами и продолжала:
— На торжественную часть так и не попали, мэра живьем не увидели…
— Зато завуч о нас теперь долго будет помнить, — бодрым голосом произнес я.
— То-то и оно, — не разделяла моего воодушевления Агата. |