— …после «отлива» все возвращается в норму, — устало договорил Раскин. Кто сказал, что ад — это вечное повторение одного и того же?

Голограмма «Кокона» растворилась в воздухе. Ушелец понял, что видит не стереопроекцию, а изображение, которое транслируется ему в сознание. Точно таким же способом на Аркадии Обигуровская спора внушила ему, что он отсек себе руку.

Над ладонью майора появилось изображение человеческого лица. Раскин мысленно вздрогнул: Гордон Элдридж выглядел не краше, чем он сам. Старики-разбойники…

«Этот человек высадился на Забвении, чтобы активировать механизм воздухозаборника По какой-то причине тот не запустился самостоятельно, вещество не попало в „кварковый лабиринт“, и все накрылось медным тазом».

Раскин почувствовал тяжелый вздох Всеобщности. Будто все три кита, несущие на спинах земной диск, тоскливо выпустили из легких воздух.

«Нужно выяснить, в чем проблема, и, по возможности, устранить все неполадки».

— Зачем нужен на Забвении глюонный реактор? Вы что, собираетесь взорвать этот чертов шарик?

Если бы майор ответил: «Да»… Видит бог, тогда он сотрудничал бы с Всеобщностью, не кривя душей. Иррациональная ненависть заставляла сжимать кулаки. Забвение стало его проклятием, Забвение следовало за ним по пятам, Забвение — персональный ад для тех девяти, которых когда-то забросили в каменистую пустыню с единственным заданием — выжить. С заданием, оказавшимся им не по зубам. Федор ненавидел Забвение так же, как и систему Всеобщности, будто и то и другое были одного поля ягодами.

«Если удастся заставить реактор функционировать, на следующем этапе Треугольник и Федерация разместят на Забвении „лабораторию вариантов контакта“.»

— Вы хотите сказать, что на Забвении существует разумная жизнь? — Раскин наигранно округлил глаза.

«Да, но это — государственная тайна!» — в тон ему ответил майор. И Всеобщность зашептала миллионом голосов, — какие могут быть тайны внутри коллективного разума? Раскин потер лысину: не могло укрыться, что Всеобщность, поглотив в себя множество человеческих сознаний, приобрела некоторые черты, свойственные людям. Например, сарказм.

«Сейчас на Марсе заканчивается монтаж „лаборатории вариантов“. Через месяц она будет доставлена на орбиту Забвения».

— И все-таки жаль, что мы не взорвем эту помойку… — Раскин усмехнулся. — Может, в следующий раз?

«Это будет зависеть от того, что мы обнаружим, Федор», — ответила Всеобщность.

«Когда ты собираешься приступить к высадке?» — спросил майор.

— Как только переварю эту проклятую тушенку, — Раскин похлопал себя по животу. Его альтерэго поспешило возмутиться. — Нет! — сказал сам себе ушелец. — Чревоугодие — грех. Запомни это хорошенько, малыш!

Майор пристально поглядел на Раскина. В его взгляде читалось неприкрытое подозрение. Подозрение, которое с новой силой охватило Всеобщность. Раскин позволил зонду чужого разума скользнуть внутрь его черепной коробки. Через миг напряжение Всеобщности спало.

— Я — свободный радикал, — сказал Раскин майору. И тот кивнул, соглашаясь.

Как и в прошлый раз, вслед за падением вниз головой наступила невесомость.

«Добро пожаловать в ад!»

Корпус шаттла вибрировал, двигатели ревели. Во всем этом Раскин слышал смех. Хохот существа, в пасть которого ему предстояло заглянуть. Ему и Скарлетт — за штурвалом шаттла вновь оказалась бывшая валькирия.

В глубине Кратера клубилась вечная тьма.