Шнайдер продолжал:

— По-моему, последовательность событий была следующая: «скаут» успешно завершает свою миссию, и на его борту — важнейшая стратегическая информация. Команда готовится совершить прыжок из системы Кастора в пространство людей. Корабль либо действительно поврежден, либо в его реакторах недостаточно энергии, чтобы допрыгнуть до нашей базы в системе Сириуса или до укрепленных районов в системе Эпсилона Эридана. Куда направить «скаут»? К зараженной Земле? К насквозь прогнившей Аркадии? К крошечным колониям в системах красных карликов, куда скорее доберутся корабли спор или «зомбаков» Грибницы, чем мы? Нет, Федор! Капитан Элдридж умен. И «скаут» прыгает прямиком к 61-й Лебедя, потому что…

— А командира «скаута» зовут Элдридж? — переспросил Раскин. «Элдридж, Элдридж… Откуда мне знакомо это имя?» Он взялся за голову.

— Да, — удивился вопросу Шнайдер, — Вероника Элдридж. Один из наших наиболее продуктивных специалистов. Вы ее знаете?

Раскин отвернулся от собеседника.

Казалось, что в рубке никому нет дела до их беседы на повышенных тонах. Козловский помешивал ложечкой кофе, просматривая на мониторе цветастые диаграммы с данными по выработке энергии реактором модуля. Негромко переговаривались астрогаторы — подходил к концу расчет прыжка к Забвению. Рисунок звезд на обзорном экране не менялся; «десантник» мчал вперед, приближаясь к расчетной точке.

«— Шестой, отвечай! Шестой, Раскин, твою мать, парень, отвечай!

Тогда он еще не был Ти-Рексом. Поджарый юноша, спортивный и уверенный в своих силах. Раскин не читал книжек, предпочитая им мужские журналы; он любил калорийную пищу, футбольные голограмм-шоу и, конечно же, — женщин. Но их у него было мало. В глубине души он понимал, что в будущем его отношения со слабым полом едва ли станут более теплыми, но… на том ведь жизнь не заканчивается, верно? Тем более когда в этой жизни есть цель. Когда осознаешь что все девочки, девушки, женщины — не более, чем приютный довесок к великому приключению под именем „бытие“.

Он безжалостно уничтожал курчавую поросль на голове, потому что так на крепком костистом черепе удобней сидел шлем колонизатора. Он настоял, чтобы в его конечности был имплантирован боевой комплект, разработанный для десантников. Он был хищником большого Космоса и тешил свое самолюбие, пиная булыжники на планетах, удаленных от Земли на расстояние световых лет.

Он толкал фронтир, заставляя его двигаться вперед и только вперед, без задержек и остановок.

Теперь он лежал лицом вниз. Плашмя на гладкой черной плите застывшей лавы, жалкий и беспомощный, словно раздавленная тяжелым сапогом лягушка. Гневный голос в наушниках требовал, взывал, вопил, обзывал его сопливым ублюдком и сукиным сыном…

Он был закован в тяжелый роботизированный скафандр, словно средневековый рыцарь в доспехи. Дул ветер, поигрывая невысокими смерчами из мельчайшей серой пыли; стегал каменной крошкой по пузырю гермошлема, по плечам, по блоку жизнеобеспечения, что могильной плитой лежал на его спине. Над горизонтом в вечном рассвете распустило веер багровых протуберанцев неподвижное солнце — 61-я Лебедя.

Он лежал, ничего не видя и не слыша. Рот быстро наполнялся кровью, и не было сил выплюнуть ее. Он сильно обделался, и хваленая санитарная подсистема скафандра не помогла ему в этой беде.

— Первый, Второй, — проверьте, что с Раскиным! — вдруг сказал голос в наушниках.