Вилка Вана застыла на полпути ко рту.

— Именно больно! — Ивонна кивнула. — На слух китайца, к примеру, английская речь звучит грубо и отрывисто, а на мой слух речь китайца слишком высока в тональности и слишком монотонна. Слушать не очень-то приятно. А музыка — еще более яркий пример. Мне, скажем, нравится кое-какая китайская музыка, равно как вам, наверное, нравится мой любимый Бетховен. Но я знаю многих американцев, для которых концерт классической музыки — сущая пытка. Не нужно даже выходить за пределы одной культуры. Современная американская музыка представляется мне просто банальной. Правда, я слушала записи пятидесятилетней давности. Но просидеть целый вечер, слушая такую белиберду, для меня было бы ужасно. Я пришла к выводу, что сигманцу стало просто нестерпимо смотреть на наши жалкие попытки воспроизвести звуки его речи. Поэтому, я думаю, он и не принес свой звукосинтезатор. Ему невыносимо беспрерывно слушать человеческую речь. Попытки установления контакта на уровне визуальных символов провалились по той же причине. Наши рисунки и наш алфавит, наверное, слишком корявы для него. Может, имеет смысл попробовать китайские иероглифы?

Пережевывая пищу, Ван слушал и хмурился. Наконец он мрачно произнес:

— Как же такое чувствительное существо отважилось на межзвездный перелет?

— Мы не знаем его психологии. Положим, при попытках говорить с нами ему приходится выслушивать звуки типа скрежета ногтей по классной доске или звуки, которые вызывают у него инстинктивный страх. Многие люди в таких ситуациях бессильны. Профессор Ван, я понимаю, что на этот счет у вас есть свои идеи, и я пытаюсь заронить в ваши мысли зерно сомнения. Но ведь дело может идти не о собственно физической боли. Я же говорила, что беда может быть в том, что ему надоело. Может, его просто раздражает наша какофония. Поэтому я снова взялась за фонограммы и проанализировала их, исходя из законов музыки.

— Интонация? — спросил Ван.

— Не уверена, — с улыбкой сказала Ивонна. — Главное, что мне удалось обнаружить соответствия, вроде тех, что существуют между нашими гаммами и тональностями. Более того, существуют соответствия между окраской тональностей и интервалами между ними. Все это чрезвычайно запутано, и я полагаю, что мне удалось разобраться далеко не во всем. Зато теперь мне ясно, в чем была наша ошибка. Мы можем, конечно, записать фразу и довольно прилично воспроизвести ее, но сигманская грамматика не оперирует фразами, соединяя их воедино. Сигманский язык еще жестче, чем такой грамматически жесткий язык, как латынь. Кроме того, такой метод безнадежно медлителен и нелеп. Мы пытались воспроизводить сигманскую речь с помощью синтезатора, используя вокабулы сигманского типа. Только все связки мы делали совершенно неправильно. В результате — неприятность и боль. Вокальные номера человека, не имеющего музыкального слуха. А может, и хуже… Я начала с самого начала. Компьютер помогал мне разрабатывать разговорный язык, звучание которого подчиняется основным законам гармонии. Причем вокабулы должны были быть не очень сложными для воспроизведения их на синтезаторе. Думаю, тут не будет провала, потому что… потому что сигманец, уже согласился учиться!

— И в самом деле прекрасно, — вымолвил Ван после продолжительной паузы. Он улыбнулся, лишь слегка приоткрыв губы. Похоже, он немного завидовал, что успеха добились американцы, а не китайцы.

— Ну, тут еще работать и работать, — скромно заметила Ивонна. — Все только начинается.