— Что дальше делать будем? — прошептал он.

— Погоди, соображу.

Мишка начал себя ощупывать, и руки его сразу наткнулись на грузик кистеня в рукаве. Удача неслыханная! Пояс с ножом сняли, а дальше обыскать не удосужились. Эх, нож бы засапожный в голенище сапога! Да об этом можно только мечтать!

Насколько Михаил понял, татей двое. Как бы одного отвлечь, к себе позвать? Если сразу двое нападут, да ещё и с оружием, тяжело отбиться будет. Кистень — не сабля, и не топор боевой. Но всё-таки попробовать надо.

Михаил стащил с себя кафтан, подполз к пологу и заглянул в щель. В десяти аршинах от землянки сидели на корточках оба татя, перед ними — костерок с висящим над ним котлом. Небо слева едва заметно светлело. Знать, до рассвета недалеко.

Один из них помешивал ложкой в котелке, второй клевал носом. На рассвете больше всего спать хочется, это Мишка по себе знал.

— Делаем так, — шепнул он в ухо Тихону. — Тихонько выползаем и — к костру. Там их двое всего. Один носом клюёт. Я ударю его кистенём, а ты бросишь во второго мой кафтан — он от неожиданности рукой прикрыться попытается. Так оружие хватай, какое увидишь — топор там или дубинку, — и бей. Ведь должно же у них оружие быть, коли они разбойники.

— А может, попробуем выползти и — в сторону, так и уйдём?

— Не получится. Морозец лёгкий, снежок лежит. Любая ветка под ногами хрустнет — и мы раскрыты. А на снегу следы хорошо видны, догонят быстро.

— Боюсь я!

— Рассветёт вскорости, ладья придёт, — напомнил Михаил. — Вдохни глубоко, и выползаем. Сразу не вскакивай, не ори и не топочи. Как можно ближе подползти надо. Между землянкой и разбойниками — костёр, потому они нас сразу не увидят. Надо решиться, хоть и страшно. Или сейчас, или никогда!

Михаил приподнял полог и выскользнул ящерицей из землянки. За ним — Тихон, в руках — кафтан. Поползли оба: Мишка впереди, Тихон — чуть левее и приотстав.

Всё ближе костёр… Уже три аршина осталось, как один из татей почувствовал что-то, насторожился, голову от котелка поднял.

Мишка приподнялся, а потом, как пружиной подброшенный, вскочил, прыгнул вперёд и со всей силы влепил грузик кистеня в лицо разбойнику, вложив в бросок всю свою силу, всю ярость. Разбойник упал на спину, раскинув руки. Добивать — если он жив остался — было некогда.

Второй тать от шума проснулся, приподниматься начал, хлопая ничего не понимающими глазами. А в голову ему уже кистень летел. Да незадача вышла — не рассчитал Мишка дистанции, коротковат оказался тонкий кожаный ремешок. Ударился он о голову татя слегка и тут же назад отскочил. Но в это время Тихон кафтан татю в лицо бросил. Слегка оглушённый, тот руки перед собой поднял и с перепугу заорал.

Краем глаза Мишка справа от себя блеск заметил. Голову повернул — топор, обычный, плотницкий. Только схватил его, только разогнулся, а мужик уже на него летит в прыжке. И времени ни уклониться, ни ударить в ответ не остается. Упали оба — мужик сверху.

От удара спиной о землю у Мишки дыхание перехватило, и он топор из руки выпустил. В это время разбойник схватил его за горло. Мишке и так дышать было нечем, а тут ещё и мужик душит. И кистенём не ударишь — замаха нет.

В глазах у него уже радужные пятна появились, как вдруг противник хватку ослабил и обмяк. Мишка вдохнул воздух раз, другой и, зажав в кулаке грузик кистеня, ударил им татя в висок и столкнул его с себя. Приподнявшись, увидел, что рядом, держа дубинку в руке, стоит Тихон.

— Это… ты… его? — спросил Тихон, едва переведя дух.

Он, выронив из рук дубинку, весь затрясся.

— Ты чего?

— Я человека убил! — а сам чуть не плачет.