|
У них не было родственников, или же они с пятилетнего возраста бродили без присмотра с ключом на шее, или же были как Гумми, которому и ключа-то не давали – и ему приходилось спать на коврике. Воспалением легких он болел столько раз, что занятия спортом и возможность защищаться были исключены, а спасался он только тем, что не съедал свои конфеты сразу, а продавал их втридорога в конце месяца. «Сухая корка» была последним звонком, а потом интернат для умственно отсталых и – конец.
Им был дан последний шанс, потому что у них оказались способности к учебе, но надо было удержаться, поэтому все сидели с миллиметровкой и двумя черновиками и прописями, даже если нам давали простое задание на вычисление. Линии, что мы чертили, были теми жесткими рамками, которых в свое время нам не хватало и внутри которых теперь надо было удержаться. С помощью точности и аккуратности. Это была последняя и единственная возможность. Как, например, умение быстро и точно находить что-нибудь в справочнике. У нас были упражнения на быстрый поиск в телефонной книге – они проводились на уроках Вальсанга.
Я пытался найти номер телефона, я действительно пытался. Хотя и знал, что он это сказал просто так, я старался изо всех сил. Хотя он уже расстегнул ширинку и вынул свой член, а напряжение в будке возрастало и у меня начались судороги. Все время убегать невозможно. Не было другого выхода – только стараться оттолкнуть его и одновременно другой рукой листать телефонную книгу, делая то, что он велел. Дверь телефонной будки представляла собой стальную раму с матовым стеклом, Вальсанг держал ее свободной рукой, чтобы она не открылась, – Хумлум разбил стекло одним из огнетушителей, в которые раз в год набиралась вода, в них было сорок литров плюс вес стали. Это было безосколочное стекло, оно словно растворилось, покрыв нас крупными пылинками. Снаружи стояла толпа учеников, человек тридцать-сорок. Некоторые из старших боялись, они сначала не хотели идти с Хумлумом, потому что это было связано с Вальсангом, но Хумлум заставил их – нужны были свидетели. Они не хотели смотреть и старались отвести взгляд. И все же им пришлось смотреть на нас. Они стояли совсем тихо, между ними и будкой был узкий проход, через него мы и прошли, сначала Вальсанг и я, потом Хумлум с огнетушителем, а они медленно пошли за нами,- мы отправились в канцелярию.
В обычное время, в то самое, которое показывают часы, осознаешь какие-то определенные истины. Если отпустить время, начинаешь понимать какие-то другие. Именно такую возможность давала болезнь. Когда начинало происходить что-то важное, можно было отпустить время – и пережить насыщенное мгновение, полное осознания. Как будто приближаешься к черной дыре. Если подойдешь слишком близко, тебя затянет туда. Но если окажешься рядом, придет понимание. Еще пока мы шли в канцелярию, появилась мысль о том, что нам надо бы использовать все это, чтобы что-нибудь получить взамен. Чтобы можно было надавить на них и вырваться отсюда.
Это я рассказал Катарине. Пока мы стояли в полном одиночестве на лестнице. – Почему же он не ушел с тобой? – спросила она. – Он не захотел,- ответил я.- Когда дошло до дела, он просто сказал: «Спасайся сам». Она спросила меня, вижусь ли я с ним. – Он навещает меня,- сказал я.- Но об этом никто не знает.
5
В классе нас рассаживали в три колонки лицом к кафедре. С краю, у окна, там, где свет, сидели только девочки. На среднем ряду – и мальчики, и девочки, у двери – только мальчики. Там они и освободили три парты. Средняя была для нас с Августом. То есть перед нами и позади нас были пустые парты. За пустую парту позади нас сел Флаккедам. Для Августа был установлен целый ряд правил, но прошло какое-то время, прежде чем я догадался, каких именно. |
