|
Много лет спустя, после того как меня усыновили и когда я получил образование, окончив университет, я пытался работать: я преподавал на кафедре физкультуры университета в городе Оденсе. Я проработал там полтора года – и больше не смог. Меня то и дело мучил страх, что меня, как тогда, оставят одного: стоило мне оказаться перед двадцатью студентами с грузом ответственности на плечах, как начинало казаться, что сейчас они тебя оставят и запрут за собой дверь и не найдется даже кнопки, чтобы можно было вызвать надзирателя. К тому же я очень боялся опоздать и поэтому приходил за много часов до начала занятий, и все равно страх не покидал меня – через полтора года мне пришлось отказаться от работы.
Если бы меня не ввели в лабораторию, было бы трудно или даже невозможно жить в обществе и найти себе какое-то место в окружающем мире. Здесь дверь тоже закрыта. Но я заключил договор с ребенком. Нам обоим трудно мириться с закрытыми дверями. Договор состоит в том, что если станет слишком тяжело, разрешается постучать и сказать об этом. И тогда другой откроет дверь в комнату того, кому плохо.
Срок моего пребывания не был определен. И все же я нашел выход – это были книги. Я нашел книги, и с их помощью я подготовил сообщение о случившемся в форме речи. Я знал, что когда-нибудь состоится очная ставка.
Очная ставка была установленной практикой в управлении. Если в учреждении были выявлены случаи насилия или злоупотребления или же имелось подозрение в каком-нибудь другом должностном преступлении и показания взрослых противоречили показаниям детей, тогда устраивали очную ставку – таково было правило. Таким образом можно было уничтожить все сомнения. Таким образом можно было узнать полную и окончательную правду о том, что произошло. Чтобы выяснить, кого надо привлечь к ответственности, и чтобы виновные понесли наказание. Думая об этом, я и готовил свою речь. Я представлял себе, что она будет обращена к Билю, Фредхою и Карин Эре, и к представителям управления, и к Катарине. Я представлял себе, что каким-то образом и Август тоже будет там. Хотя это и была безумная мысль. В качестве оправдания я просто хочу указать на то, в каких условиях проходила моя работа. Я более уже не отличал день от ночи.
Теперь, спустя столько времени, становится ясно, что мы действительно почти обо всем догадались. У них был грандиозный план. Собрать всех детей в датской школе, и дефективных, и правонарушителей, и тупых – всех, вплоть до слабоумных. Частная школа Биля должна была стать моделью этого объединения. Школа должна была стать лабораторией, мастерской для изучения того, как должно происходить объединение. Того, какие меры безопасности, психологическая помощь, дополнительные занятия потребуются. Жесткими и надежными рамками для проведения этого эксперимента должны были стать школьный порядок и точность.
За последние несколько лет мне постепенно удалось найти большинство документов тех лет. Некоторые из них находятся в Управлении общеобразовательных школ, некоторые в Педагогическом институте, в Фонде помощи детям-сиротам королевы Каролины Амалии и в Высшей педагогической школе на Эмдрупвай. В них говорится о том, что с 1964 по 1974 год осуществлялось пятьдесят четыре крупных эксперимента по интеграции больных учеников в датскую школу. Пятьдесят четыре. Но даже сегодня, на расстоянии, эксперимент в школе Биля кажется чем-то особенным.
Когда я читаю их ходатайства тех лет о финансировании и поддержке проекта, я их не понимаю. Они – словно воспоминания Биля. Такие текучие. Полные самых хороших побуждений. И тем не менее как будто без всякой связи с тем, что действительно происходило. Словно прекрасная фантастическая теория о времени, детях и единении. И полностью оторванными от этой теории оказались их поступки.
Меня удивило, как легко было получить доступ к архивам. |
