— Когда он успел? — возмутился Бэзил.

— Да сразу. Они же при тебе столковались. Я только собирался их пригласить, только разговор к этому подвел, а этот меня опередил. — Он вздохнул, виня только себя. — Ладно, все равно там увидимся.

— Естественно, какая разница? — сказал Бэзил.

Но не ошибся ли Толстый? Ведь Минни должна была ответить: «Бэзил ради меня приехал в такую даль, я просто обязана провести с ним первый вечер».

Что же произошло? Всего лишь месяц назад, в полутемном, шумном здании вокзала «Юнион-стейшн» в Сент-Поле, под прикрытием багажной платформы Бэзил поцеловал Минни, а ее взгляд сказал: «Еще». И до последнего момента, пока ее вагонное окошко не скрыли клубы пара, она принадлежала ему — такие вещи не нуждаются в словах, они и без того понятны. Бэзил пришел в замешательство. Это было так непохоже на Минни: да, она пользовалась оглушительным успехом, но всегда отличалась добротой. Бэзил стал припоминать, не обидел ли ее ненароком в своих письмах, а затем покопался в себе, пытаясь обнаружить новые недостатки. Видимо, что-то не задалось с самого утра. Приподнятое настроение, в котором он сюда приехал, сошло на нет.

Но во второй половине дня на теннисном корте Минни опять стала прежней: она восхищалась его ударами, а один раз, когда они оба оказались у сетки, внезапно погладила его по руке. Однако после игры, когда они пили лимонад на широкой, прохладной веранде дома Чиверов, ему почему-то не удалось ни минуты побыть с нею наедине. А когда они возвращались с корта, неужели Минни специально села впереди, рядом с Толстяком? Ведь летом она всегда находила возможность остаться с ним вдвоем — создавала ее буквально из ничего. Переодеваясь, чтобы ехать на танцы в загородный клуб, он терзался смутным предчувствием катастрофы.

Клуб находился в небольшой лощине; его почти целиком скрывали ивы, а на их черные силуэты причудливыми сгустками и кляксами падал свет огромной луны. Не успели они припарковаться, как из окон полилась любимейшая мелодия Бэзила, «Чайнатаун», и ее ноты как эльфы, рассыпались по лужайке.

У него участилось сердцебиение и перехватило горло; пульсирующая тропическая тьма сулила желанные приключения, но, оказавшись в этом месте, Бэзил почувствовал себя маленьким и бессильным, неспособным удержать счастливый дар. Танцуя с Минни, он тушевался оттого, что навязывал ей свое земное присутствие в этой сказочной стране, населенной гигантами, незнакомыми и прекрасными. Чтобы короновать Бэзила на царство, ей достаточно было привлечь его к себе и прошептать нужные слова, но она всего лишь бросила:

— Здесь чудесно, правда, Бэзил? Что может быть лучше?

Перекинувшись парой слов с подпиравшим стену Лемойном, Бэзил почувствовал легкий укол ревности и почему-то смутился. Ему претила эта долговязая фигура, которая перед тем властно нависала над Минни в танце, но он не мог вызвать в себе неприязнь к этому парню, как не мог не улыбнуться добродушным шуткам, которые тот с каменной физиономией адресовал проходящим мимо девушкам. Бэзил и Уильям Гаспар, а с ними Бесси-Белль и Минни оказались здесь самыми младшими, и впервые в жизни Бэзилу отчаянно захотелось повзрослеть, избавиться от ненужной впечатлительности и ненужных впечатлений. Трепеща от каждого запаха, зрелища и мотива, он желал стать искушенным и бесстрастным. В унынии Бэзил ощущал, как на него лунным светом изливается мир красоты, как давит на него грузом, то перехватывая, то сбивая ему дыхание, а сам беспомощно барахтался в изобилии юности, за которое сотни взрослых отдали бы годы жизни.

На другой день Бэзил увиделся с нею в таком мире, который уменьшился до привычных размеров, придав естественный облик вещам, но чего-то в нем не хватало, и Бэзил не мог заставить себя шутить и веселиться. Поезд ушел. Нужно было думать вчера. Они вчетвером, но не парочками отправились в центр города и зашли в фотоателье, где Минни хотела просмотреть образцы своих фотографий.