– Положа руку на сердце, скажу, что на его месте я бы и сам сюда забрался. Взять есть чего. Думаете, это первый раз? Русский народ, он всегда чужое добро считает немного своим. Это во все времена так было, и сегодня ничего не изменилось. Мы не обращаем внимания. Если, конечно, дело коснется чего-то серьезного... Например, у Эраста два жеребца – подарок одного знатного араба. Стоят баснословных денег. Вот за них Эраст сам кого угодно растерзает. Как это Владик говорит – порвет, как Тузик грелку... Но в данном случае, я думаю, речь шла о какой-нибудь мелочи.
– Может быть, – спокойно сказал Гуров. – Хотя мне показалось немного странным, что мелкий воришка с таким мастерством и остервенением высадил в нашей спальне окно. Для вора поступок довольно неожиданный. Больше похоже на угрозу, по-моему.
– Вы думаете? – спросил, засопев, искусствовед. – А знаете, возможно, вы и правы. Эти наглые, без стыда и совести нувориши... Только не надо сейчас об этом, ладно? Эраст еще не пришел в себя после их утреннего визита. А завтра торжество. Нет, положительно сейчас не стоит об этом... Давайте пока как-нибудь с юмором, ладно?
Гуров обернулся. Теперь за каменной стеной ограды темного пятна старого кладбища не было видно, но его присутствие ощущалось и создавало гнетущее ожидание непонятной беды. Но, возможно, это просто сказывалось нервное напряжение последних часов.
– Ага, – согласно кивнул Гуров. – Я и сам подумал, что шум поднимать не имеет смысла.
ГЛАВА 4
Виктор Дмитриевич легко спрыгнул в неглубокий овражек и, слегка пригибаясь, легко побежал по направлению к старому кладбищу. В темноте и под дождем его непросто разглядеть даже с десяти метров, а тот придурок, что погнался за ним, отстал намного. Стену ему не преодолеть, а пока организуется погоня, сам он будет уже далеко. Да и сыскать его в ночной кладбищенской глухомани – дело практически безнадежное. В этом смысле кладбище расположено на редкость удачно. Сделал шаг – и ты вроде бы уже в Зазеркалье. Обычно люди с большой неохотой суют нос к мертвецам. И тот, кто на это решается, сразу получает преимущество. В каком-то смысле он будто напитывается той жутью, которая исходит от покойников. На самом деле все это вопрос воли и разума, но люди любят себя запугивать. Что ж, это ему на руку. Он мертвых не боится. Среди них тоже бывали людишки оторви да брось, но все, что было в их силах, они давно показали. Больше им показывать нечего. Сейчас черед живых, размышлял на ходу Виктора.
Проникнув за развалившуюся ограду кладбища, протиснувшись через мокрые кусты и оказавшись на узкой черной аллее, Виктор Дмитриевич совсем успокоился. Да и не должно быть никакой погони. По первому разу не должно. А вообще говорили, этот мазила – человек с большими возможностями. При желании может подключить к своим проблемам кого угодно. Но сейчас из пушки по воробьям никто стрелять не станет. Хотя нервишки он наверняка им пощекотал. Проникновение на территорию – это всегда действует. Как говорится, мой дом – моя крепость. Но лишь только это заблуждение развенчивается, как человек начинает сильно нервничать, пить валидол и прислушиваться к каждому стуку. А неприятности, они имеют свойство накапливаться, как радиация. Глазом незаметно, а груз все тяжелее и тяжелее. И однажды сердце не выдерживает... Хотя, как ему рассказывали, этот сукин сын вполне еще в форме – на лошади даже катается. Говорят, настоящий арабский скакун у него. Если добраться до него и, допустим, чиркнуть ножичком по суставу... Все равно, что чемоданчик с деньгами в печку бросить. От такого даже у молодого сердечный приступ может случиться. Но, во-первых, это слишком откровенно и целенаправленно, и никому не понравится. Из-за породистого скакуна может возникнуть слишком большой шум. |