По возвращении в старый дом Цзефану трудно было сохранять спокойствие. Он впервые входил сюда с тех пор, как под дождём ушёл, опираясь на Чуньмяо. Четыре утуна во дворе раздались так, что стволы уткнулись в стену, а ветви простёрлись до черепицы крыши и верхушки стены. Ну как в древнем речении: «Древа таковы, отчего ж не мужи!» Но моему приятелю было не до переживаний по этому поводу, потому что, войдя во двор, в восточной стороне дома, там, где раньше был его кабинет, перед приотворённым окном за занавеской он увидел знакомый силуэт. Это Хуан Хучжу сосредоточенно вырезала что-то из бумаги.

Очевидно, это продумал и устроил Кайфан. Вот уж поистине счастье для моего приятеля иметь такого сына, великодушного и понимающего. Кайфан свёл вместе не только свою тётушку и отца, но и доставил на мотоцикле в Симэньтунь потерявшего средства к существованию и павшего духом Чан Тяньхуна на встречу с вдовствующей уже много лет тётушкой Баофэн. Ведь влюблённая в Чан Тяньхуна Баофэн когда-то мечтала о нём. Чан Тяньхун тоже относился к Баофэн отнюдь не безучастно. Её сын Ма Гайгэ большими амбициями не отличался — добрый, прямодушный, трудолюбивый крестьянин, он поддержал намерения матери и Чан Тяньхуна пожениться, и они зажили полной и счастливой жизнью.

Мой приятель Цзефан с самого начала был влюблён именно в Хучжу — вернее, в её волосы, — и вот через много лет они наконец соединились. Его сын Кайфан жил в общежитии от работы, а домой возвращался очень редко: работа такая, что и по выходным не вырвешься. Так они и жили вдвоём в этом доме, каждый в своей комнате, только ели вместе. Хучжу вообще была не очень словоохотлива, а теперь и вовсе редко рот открывала. Когда Цзефан заговаривал с ней, она могла ответить печальной улыбкой, но ничего не сказать. Так они прожили полгода, но потом наступила перемена.

Дело было весной, опустились сумерки, моросил дождь. Они поужинали, убрали со стола, и их руки нечаянно соприкоснулись. Обоих пронзило какое-то необычайное чувство, и взгляды сами собой встретились. Хучжу вздохнула, вздохнул и мой приятель.

— …Ты… Помог бы мне волосы расчесать… — чуть слышно проговорила она.

Он вошёл вслед за ней в её комнату, принял гребень из персикового дерева, осторожно расстегнул увесистый чехол на спине, и её прекрасные чудо-волосы волной хлынули вниз до самого пола. Мой приятель впервые дотронулся до этих волос, предмета его восхищения с молодости. От них разносилось благоухание, и этот похожий на лимонное масло аромат запал ему глубоко в душу.

Длина волос достигала нескольких метров, и, чтобы полностью растянуть их, Хучжу прошла несколько шагов и упёрлась коленями в край кровати. Удерживая волосы на локте, мой приятель бережно и нежно втыкал в них гребень и проводил им назад, участок за участком, прядь за прядью. На самом деле расчесать их было просто невозможно, такие толстые, тяжёлые, скользкие — их и разделить-то нельзя, не то что причесать… Он скорее поглаживал их, льнул к ним, проникался ими, роняя на них слёзы, которые стекали с них, как капельки воды с пёрышек уток-мандаринок.

Вздохнув, Хуан Хучжу стала снимать всё, что на ней было. Мой приятель стоял, обалдело глядя на происходящее, метрах в двух от неё, с волосами в руках — как мальчик в храме, несущий шлейф невесты.

— Что ж, исполним чаяния твоего сына… — чуть слышно промолвила Хучжу.

Весь в слезах, раздвигая эти волшебные волосы, словно нависшие ветви ивы, мой приятель шаг за шагом двинулся к ней. Она встала на колени на кровати, чтобы принять его.

Они соединились так не раз и не два, но когда он вознамерился повернуть её лицом к себе, она бесстрастно бросила:

— Погоди, разве собаки не так это делают?

3. ПРЕДСТАВЛЕНИЕ С ОБЕЗЬЯНОЙ НА ПЛОЩАДИ

Вскоре после наступления нового 2000 года на площади перед железнодорожным вокзалом Гаоми появились два поводыря с дрессированной обезьяной.