12/25 июня.

Целый день гладила. Устала больше, чем от стирки. Никогда не подозревала, что гладить так тяжело. […] Руки, как у прачки — все облезли. […] Но приятное чувство удовлетворения. Исполнила то, что казалось невыполнимым. […]

13/26 июня.

После обеда выхожу пройтись и вдруг […] встречаю Анюту. Вот обрадовалась! Показываю с гордостью содранные пальцы. Возвращаюсь домой. Она загостилась дома из-за забастовок. […]

— Они хотят меня замуж выдать, — говорит Анюта.

— Ну, что-ж! И прекрасно, пора, — шутя, говорю я.

— Что вы! да я ни за что не пойду замуж за мужика. Мне не нравится деревенская работа. Я отвыкла. […]

— Ну, а что слышно в деревне, что говорят о большевиках?

— Там ужасное творится. Придут петлюровцы — забирают в солдаты. Потом большевики — тоже. Вот и бывает так, что отец против сына, брат на брата. Страсть, что делается. Все ждут перемены власти, а какой — не знают. […]

14/27 июня.

[…] Главный комиссар университета студент второго курса ветеринарного института Малич. При разговоре с профессорами он неистово стучит кулаком по столу, а иногда и кладет ноги на стол.

Комиссар Одесских Высших курсов — студент первокурсник Кин, который на всякое возражение отвечает: «Не каркайте».

Комиссар Политехнического Института Гринблат, разговаривая со студенческими старостами, держит в руке заряженный револьвер.

Говорят, что низшие служащие очень недовольны, о чиновниках и говорить нечего. Такой идет повсюду кавардак, что даже подумать страшно. Вот, куда заводит мнение, что университет — это фабрика, профессора — высшая администрация, а студенты — рабочие. И это мнение бывшего ученого, пишу «бывшего» потому что, мне кажется, что Щепкин сошел с ума…

16/28 июня.

В газетах еще пишут о ликвидации банд Григорьева. Все одно и то же. Я не могу читать по новому правописанию, не могу выносить этот ужасный большевистский язык. […]

Слух, что Деникин взял Харьков. Неужели правда? Боюсь радоваться. Ян сильно взволновался. […]

17/30 июня.

К завтраку Ян принес противоречивые слухи: Харьков взят обратно — это ему сообщил Юшкевич. А в других местах ему сообщили, что взят Екатеринослав, Полтава, а Курск и Воронеж эвакуируются. Колчак, будто бы, прорвал фронт в Царицынском направлении. Начинается наступление на Вятку. И, наконец, совсем невероятное сообщение, что Севастополь в руках англичан, которые совершили десант в 40 тысяч человек. Я ко всему стараюсь относиться спокойно, занимая себя то школой, то библиотекой, а на Яна страшно смотреть. Он только и занят слухами. […]

18 июня/1 июля.

Ян пошел на базар и вернулся домой вместе с Тальниковым. Цены за сутки очень поднялись, например, вчера вишни стоили 6 рублей, а сегодня — 20. Тальников сообщил, что на завтра, по слухам, назначена всеобщая мобилизация. Может быть, это в связи с падением Екатеринослава, Полтавы и Воронежа, хотя все это из области слухов.

Тальников рассказывает, что в Пролеткульте выставка книг, выпущенных в Москве и других городах. Говорит, что есть хорошие издания. Часть напечатана по новому правописанию, а часть — по старому. Он просматривал каталог, из книг Яна рекомендована «Деревня». Он советует пойти туда посмотреть. Но едва ли мы соберемся. Противно!

Вечером заходим к Полыновым […] Слухам о разгроме армии Деникина никто не верит. Как всегда, разговоры о продвижении армий. Людей, приносящих сводки, сегодня не было.

У Полыновых дают гостям по стакану чая, это большое удовольствие.