По меркам дюжинных людей она была великолепна. Одетая в сильно открытое сверху, с длинным — чуть ли не до полу — кринолином лазоревое платье и изящной формы, на высоких каблуках, синие туфельки, она передернула оголенными раменами, тряхнула пышной прической и, смиренно-смущенно глянув на чародея, произнесла:

— Боги велят нам уважать желания родителей… Я прошу вас, сударь, извинить меня…

Сказано сие было таким тоном, что сразу становилось ясно — слова девицы соответствуют ее мыслям не больше, чем уверенному в себе колдуну — чувство страха. В мыслях у княжны Нарышкиной обреталось вовсе не смирение или смущение. Не воображайте себе, сударь чародей… Если бы не въедливость маменьки, я бы пред вами ввек не извинилась. Будь вы хоть сам Кудесник Остромир!.. Рылом вы, голубчик, еще не вышли, извинения великородной девицы выслушивать! И вообще…

Что — вообще, Свет придумать не успел, потому что Снежана, расценив молчание столичного гостя как стремление унизить оную великородную девицу, вновь — и на этот раз уже гневно — передернула раменами:

— Почему вы молчите, сударь? Нешто перед вами никогда не извинялись?

Серебряная с диамантами гривна, украшавшая шею княжны, засверкала в сиянии светилен, а полуобнаженные перси слегка колыхнулись из стороны в сторону.

Как ни странно, колыхание это вызвало в душе Смороды какое-то смутное ощущение, незнакомое и диковинное. Сердце его обмерло, а по телу внезапно разлилось слабое томление. Словно хворь пришла. Или некий могущественный волшебник наложил на чародея неведомое заклятье…

Все присутствующие в гриднице унеслись за тридевять земель. Дамы, с их глупой потребностью обязательно понравиться кавалерам; ратники, с их идиотским желанием непременно блеснуть перед дамами статью, удалью и остроумием; колдуны, с их проклятым противоестественным страхом…

А вот это уже никуда не годилось! Это ясно давало понять, что полуобнаженные перси взбалмошной девчонки стали вдруг для чародея Смороды важнее государственных забот. Такого ввек не было и быть не могло. Во всяком случае, перси Забавы — что бы там ни воображала себе сама Забава! — у него никакого томления не вызывали. Почему бы тогда не начать томиться, глядя на красиво изогнутую гарду доброго клинка?.. О тех же чувствах, что родила прошлым летом в его душе Вера-Криста, он давным-давно постарался забыть. Не следовало вспоминать о них и сейчас — чародея ждут государственные заботы. Серьезные и неотложные… Поэтому он тоже передернул раменами и сказал:

— Не волнуйтесь так, княжна. Я с удовольствием принимаю ваши извинения. В свою очередь, извините и вы, ибо у меня есть к вам один маленький вопросик… Откуда вам ведомо, что я должен искать убийцу Клюя Колотки? Я, по крайней мере, в вашем присутствии об этом не говорил…

Она вдруг зарделась, прикусила нижнюю губку:

— Брат тоже не говорил, не думайте! Однако любому мало-мальски соображающему человеку не сложно догадаться, зачем вы приехали в наш город. Ночью убили Клюя, а уже через несколько часов здесь появились вы…

Логика в ее словах имелась, тем паче что столичные гости были представлены Нарышкам в качестве «работников министерства безопасности». Во всяком случае ясно одно: княжна — далеко не дура. Ладушки-оладушки, учтем на будущее, но не дадим ей в этой схватке одержать победу над чародеем. Кстати, а с чего это она вдруг назвала убитого по имени?.. Впрочем, мне-то какая разница?!

— Я принимаю ваши объяснения. — Свет смиренно поклонился. — Надеюсь, впредь интерес к моему делу больше не будет заставлять вас соваться не в свое.

Снежанины ланиты просто взорвались алым. И даже шея пятнами пошла.

Свет включил Зрение — в ауре девицы полыхала теперь одна только ненависть.

— Старый самодовольный козел! — пробормотала княжна вполголоса, показала чародею язычок и тут же исчезла среди танцующих.