— По-моему, в Алых Песках живет около двадцати трех физически крепких рифмоплетов, так называемых поэтов. — Именно столько домов подверглись нападению накануне. — Так пусть эти «поэты» и займутся своим прямым делом — сочинением стихов.

— Но, Аврора, — решительно запротестовал я, — будьте серьезней, мне не до шуток…

Она повесила трубку. Я повернулся к Тони, без сил откинулся в кресле и стал созерцать уцелевшую катушку для ленты, извлеченную из разбитого автоверса.

— Похоже, я пропал, — сказал я. — Подумать только: «Напишите сами!»

— Она сошла с ума, — согласился Тони.

— В этом ее трагедия, — сказал я, понизив голос. — Она во власти навязчивой идеи. Считает себя музой поэзии, сошедшей на землю, чтобы вернуть вдохновение вымирающему племени поэтов. Вчера она вспомнила миф о Меландер и Коридоне. По-моему, эта дама всерьез надеется, что какой-нибудь молодой поэт отдаст за нее жизнь.

Тони кивнул.

— Аврора упустила из виду одно обстоятельство. Пятьдесят лет назад кое-кто еще писал стихи сам, но никто уже стихов не читал. Теперь их к тому же никто сам и не пишет. Куда проще пользоваться автоверсом.

Я согласился с ним, хотя Тони в этом вопросе не мог быть вполне беспристрастным. Он принадлежал к людям, глубоко убежденным, что современные произведения литературы по сути своей не только нечитабельны — их и написать толком нельзя. Автоматический роман, который он «писал», содержал более десяти миллионов слов и, по замыслу, должен был стать одним из гигантских гротесковых творений, которые, словно чудовищные башни, высятся вдоль всего пути развития литературы, повергая в трепет незадачливого путешественника. К несчастью, Тони не озаботился напечатать свой роман, а барабан запоминающего устройства, на котором в виде электронного кода был записан этот шедевр, подвергся уничтожению во время вчерашнего погрома.

В не меньшей степени был огорчен и я. Один из моих автоверсов в течение долгого времени осуществлял транслитерацию Джойсова «Улисса» с помощью древнегреческого алфавита — не лишенное приятности академическое упражнение, имевшее целью дать объективную оценку великого романа, выявив степень соответствия его транслитерации языку «Одиссеи» Гомера. Весь этот труд был также уничтожен.

Мы сидели и смотрели на виллу номер пять, залитую утренним солнцем. Ярко-красный «кадиллак» куда-то исчез — по-видимому, Аврора каталась по Алым Пескам, повергая в изумление завсегдатаев кафе, Я вышел на террасу, уселся на перила и поднял трубку телефона.

— Обзвоню-ка я всех, и посмотрим, что можно сделать.

Я набрал первый номер.

Раймонд Майо ответил:

— Написать самому? Пол, ты рехнулся.

Зиро Парис сказал:

— Самому? О чем речь, одной левой. Ха-ха!

Фэрчайлд де Милль сказал:

— Это было бы весьма экстравагантно, но…

Курт Баттеруорт сказал с издевкой:

— А ты сам-то пробовал? Может, научишь?

Марлен Макклинтик сказала:

— Милый, я не решусь на такое — а вдруг это приведет к гипертрофии какой-нибудь мышцы. Как я тогда буду выглядеть?

Сигизмунд Лютич сказал:

— Нет, старина, я все это бросил. Занимаюсь электронной скульптурой. Ты представь себе — плазменные модели космических катастроф…

Робин Сондерс, Макмиллан Фрибоди и Анжел Пти сказали просто:

— Нет.

Тони принес мне бокал «мартини», и я продолжал обзванивать поэтов. Наконец я сдался.

— Бесполезно, — сказал я. — Никто больше сам стихов не пишет.