— Почему бы и нет? Ведь она вполне искренне верит, что все мы дружно сядем за стол и из-под наших перьев выйдет целая серия образцовых поэтических упражнений в классическом стиле на темы «Ночь и день», «Зима и лето» и тому подобное. Что бы ни дал ей Колдуэлл, Аврора с восторгом одобрит его продукцию. К тому же наш договор распространяется только на один выпуск и отвечает за него она. Нужно же ей где-то доставать материал.

Мы тут же приступили к осуществлению своего замысла. Днем я замучил Тристрама рассказами о том, в какой восторг пришла Аврора от его стихов и как она жаждет увидеть другие его произведения. На следующий день поступила вторая партия: все стихи Колдуэлла были, к счастью, написаны от руки, и поблекшие чернила даже нам давали повод усомниться, что текст лишь накануне вышел из автоверса. Мне, впрочем, это было на руку, ибо усиливало иллюзию самостоятельности Тристрама. Радости Авроры не было предела, и она не выказывала ни малейших подозрений. Лишь сделала несколько несущественных замечаний, однако на каких-либо изменениях не настаивала.

— Но мы всегда перерабатываем текст при подготовке к печати, — сказал я Авроре. — Подбор образов в оригинале не может быть безупречным, к тому же количество синонимов в данном тезаурусе слишком велико… — Спохватившись, что болтаю лишнее, я поспешил добавить: — Будь автор человек или робот — принцип редакторской работы не меняется.

— Вот как? — сказала Аврора, не скрывая иронии. — Тем не менее мы оставим все так, как написал мистер Колдуэлл.

Я не счел нужным подчеркивать очевидную порочность ее позиции — просто взял одобренные ею рукописи и поспешил к себе. Тони тем временем висел на телефоне, выуживая из Тристрама новые стихи. Прикрыв трубку рукой, он подозвал меня.

— Тристрам скромничает. По-моему, хочет повысить ставку до двух процентов за тысячу. Уверяет, что у него больше ничего нет. Может быть, вывести его на чистую воду?

Я покачал головой.

— Опасно. Если Аврора узнает, что мы замешаны в этом обмане, она может выкинуть какой-нибудь фокус. Дай-ка я поговорю с ним.

Я взял трубку.

— Тристрам, в чем дело? Сроки поджимают, а у нас не хватает материала. Укороти строку, старина, к чему тратить ленту на александрийский шестистопник?

— О чем ты, Пол? Я — поэт, а не фабрика. И пишу только тогда, когда у меня есть что сказать и как.

— Все это прекрасно, — возразил я, — но у меня еще пятьдесят пустых полос и всего несколько дней в запасе. Ты прислал мне материала на десять полос — так продолжай работать. Сколько ты сделал сегодня?

— Работаю над сонетом — по-моему, там есть удачные находки. Кстати, он посвящен Авроре.

— Превосходно, — сказал я. — Обрати внимание на лексические селекторы. И помни золотое правило: идеальное предложение состоит из одного слова. Что еще у тебя есть?

— Еще? Больше пока ничего. На отделку сонета уйдет неделя, а может быть и год.

Я чуть не проглотил телефонную трубку.

— Тристрам, что случилось? Ты не заплатил за электричество? У тебя отключили свет?

Колдуэлл, не ответив, повесил трубку.

— Один сонет в день, — сказал я Тони. — Боже правый, не иначе как он перешел на режим ручного управления. Полный идиот — в этих устаревших схемах черт ногу сломит.

Оставалось только ждать. Следующее утро не принесло новых поступлений, еще через день — снова ничего. К счастью, Аврору это ничуть не удивило. Напротив, спад продуктивности Тристрама ее порадовал.

— Даже одного стихотворения хватит, — сказала она.