Внезапно по какому-то дикому наитию я готов был спорить на свою двухмесячную зарплату, что скальная порода откоса относится к архейскому периоду. Серая стена эта была едва видна из обсерватории и находилась километрах в четырех-пяти от границы обследованной мной территории.

Перед глазами вновь встала хризоксилитовая шахта!

Натужно ревя, «крайслер» пересек озеро на скорости шестьдесят километров в час, и полпути осталось позади. Минут тридцать ушло на преодоление песчаного рифа, и я попал в узкую длинную долину, которая выходила прямо к откосу.

Примерно в километре от него я увидел, что откос представляет собой не сплошную стену, как показалось мне вначале, а некое округлое плато с поразительно ровной поверхностью, словно отсеченной ударом меча. И склоны его были необычайно симметричны. Поднимаясь под углом в тридцать пять градусов, они шли цельным скальным уступом без трещин, без расселин.

Через час я добрался до плато, остановил вездеход у подножия и поднял взгляд на величественную наклонную стену — этакий остров из бледно-голубого камня, поднимающийся со дна пустыни.

Я включил первую передачу и вдавил в пол педаль газа, направив «крайслер» не прямо вверх, а несколько по диагонали, чтобы уменьшить угол подъема. Вездеход ревел и медленно полз вперед, гусеницы скользили и пробуксовывали; тяжелая машина виляла как сумасшедший маятник.

Перевалив за гребень, вездеход выровнялся, и я увидел плато примерно трех километров в диаметре, совершенно гладкое и пустое, если не считать голубого ковра космической пыли.

Посреди плато располагалось довольно большое металлическое озеро, темная поверхность которого дышала жаром.

Я высунул голову в боковое окошко и, пристально вглядываясь вперед, осторожно тронул машину с места, не давая ей набрать скорость. Метеоритов, обломков скал, валунов не было; очевидно, озеро ночью застывало, а днем, с повышением температуры, плавилось.

Хотя почва под гусеницами казалась твердой, как сталь, я остановил вездеход метрах в трехстах от озера, выключил двигатель и залез на крышу кабины.

Угол зрения изменился совсем немного, но и этого было достаточно: озеро исчезло; я видел дно неглубокой чаши, будто выбранной из плато ковшом гигантского экскаватора.

Я вернулся на свое место и завел мотор. Чаша, как и само плато, была идеально круглой, и стенки ее полого опускались на тридцатиметровую глубину, словно имитируя кратер вулкана.

Я остановил вездеход у самого края и спрыгнул на землю.

На дне чаши, прямо в ее центре высились пять гигантских прямоугольных каменных плит, стоящих на огромном пятиугольном фундаменте.

Вот, значит, какой секрет таил от меня Таллис.

Тишина казалась неестественной после трех суток почти беспрерывного рева двигателя.

Я зашагал по пологому склону вниз, к колоссальному сооружению на дне. Впервые за все время пребывания на Мураке я не видел пустыни и слепящих красок вулканических джунглей. Я забрел в бледно-голубой мир, чистый и строгий, как геометрическое уравнение, с идеальной окружностью дна, пятиугольным фундаментом и пятью каменными параллелепипедами, рвущимися ввысь, будто храм некоего неведомого божества.

Мне понадобилось минуты три, чтобы достичь основания монумента. За моей спиной чуть колыхался над двигателем «крайслера» раскаленный воздух. Я подошел к фундаменту — каменной плите в метр толщиной, которая, должно быть, весила больше тысячи тонн, — и приложил ладонь к его поверхности. Голубой крупнозернистый камень еще хранил прохладу. Как и возвышающиеся рядом мегалиты, пятиугольное основание было геометрически правильным и лишенным каких бы то ни было украшений.

Я поднялся на плиту и подошел к ближайшему мегалиту. Солнце сверкающим шаром карабкалось в небо, и лежащие вокруг меня тени гигантских параллелепипедов съеживались буквально на глазах.