— Нет, мистер Джером, — ответил инспектор. Он должен принять решение. — У меня есть ордер на ваш арест. — Собравшись с духом, он достал из кармана официальную бумагу. — Морис Джером, я арестовываю вас за убийство Артура Уильяма Уэйбурна, совершенное вечером или ночью 11 сентября 1886 года. Я предупреждаю вас, что все, сказанное вами, будет записано, чтобы впоследствии быть представленным в суде в качестве доказательств.

Казалось, Джером ничего не понял; его лицо оставалось совершенно безучастным. Гилливрей напряженно застыл у дверей, наблюдая за ним, украдкой сжимая кулаки, словно готовясь к внезапному сопротивлению.

Какое-то мгновение Питт растерянно гадал, не повторить ли ему свое заявление. Но затем до него дошло, что, разумеется, сами слова были абсолютно понятны; просто наставник еще не успел в полной мере осознать их смысл. Потрясение оказалось слишком сильным, слишком неожиданным, и Джерому требовалось какое-то время, чтобы прийти в себя.

— Ч…ЧТО? — наконец выдавил наставник, все еще слишком ошеломленный, чтобы проникнуться настоящим страхом. — Что вы сказали?

— Я арестовываю вас за убийство Артура Уэйбурна, — повторил Питт.

— Это же какой-то абсурд! — Джерома охватил гнев от тупости следователя. — Неужели вы действительно считаете, что это я его убил? Во имя всего святого, зачем? Это совершенно бессмысленно. — Внезапно его лицо исказилось горечью. — А я-то считал вас честным человеком, инспектор. Вижу, я ошибался. Вы не глупы — по крайней мере, не настолько глупы. Следовательно, приходится предположить, что вы человек без принципов, соглашатель — или попросту трус!

Обвинения наставника больно ужалили Питта. Они были несправедливыми. Он арестовывал Джерома, потому что обилие улик не позволяло оставить его на свободе. Это решение было вынужденным; оно не имело никакого отношения к корыстным интересам самого инспектора. Было бы непростительной ошибкой оставлять Джерома на свободе.

— Годфри Уилбурн показал, что вы неоднократно приставали к нему, демонстрируя гомосексуальные наклонности, — строго произнес Питт. — Мы не можем оставить без внимания такое серьезное заявление.

Джером побледнел и как-то весь обмяк, словно осознав наконец в полной мере весь ужас своего положения.

— Это немыслимо! Это… это… — Он вскинул руки, словно собираясь закрыть лицо, но тотчас же безвольно их уронил. — О господи… — Наставник обернулся, но Гилливрей с решительным видом встал у двери.

Питт вновь почувствовал себя неуютно: разве не смог бы такой великолепный актер, настолько тонко и полно владеющий мастерством перевоплощения, гладко идти по жизни, изображая бесконечное обаяние? Джером сумел бы добиться для себя гораздо большего, чем то, чем он обладал сейчас; его влияние было бы огромным, если бы он приправил свое поведение дружелюбием или толикой юмора, вместо того чтобы ограждать себя стеной напыщенности, как он упорно вел себя с Питтом.

— Сожалею, мистер Джером, но мы вынуждены забрать вас с собой, — беспомощно произнес инспектор. — Для всех будет лучше, если вы без сопротивления последуете за нами. В противном случае вы только сделаете себе хуже.

Наставник поднял брови, давая волю изумлению и гневу.

— Вы угрожаете мне насилием?

— Нет, разумеется, — в бешенстве ответил Питт. Это предположение было нелепым и абсолютно несправедливым. — Я лишь хочу избавить вас от ненужных унижений. Вы предпочитаете, чтобы вас тащили силой, вырывающегося и вопящего благим матом, на глазах у кухарок и лакеев?

Лицо Джерома вспыхнуло, однако он не нашелся, что сказать в ответ. Этот кошмарный сон развивался слишком быстро; наставник судорожно барахтался, все еще стараясь что-либо возразить на главное обвинение.