— О, благодарю вас, — в промежутке между всхлипываниями и судорожными вздохами пробормотала миссис Джером. — Я в этом не сомневалась — но все равно я вам так признательна. — Она словно ребенок крепко держала руки Шарлотты. — Так признательна…

Чем больше размышлял Питт, тем менее вероятным казалось ему то, что Джером, вопреки своему характеру, поддался импульсивному порыву и стал приставать к Годфри, одновременно поддерживая отношения с его старшим братом. Если у этого человека аппетит разыгрался настолько, что он начисто лишился рассудительности, определенно, на это обратили бы внимание и другие — ведь так?

Вечер прошел отвратительно. Питт упорно отказывался говорить с женой о ходе дела. На следующий день инспектор поручил Гилливрею бесполезное, как он сам искренне верил, задание искать комнату, которую снимали Артур Уэйбурн или Джером. Тем временем сам он снова отправился домой к Уэйбурнам, чтобы еще раз поговорить с Годфри.

Его встретили крайне неблагожелательно.

— Мы уже в мельчайших подробностях разобрали этот крайне болезненный вопрос! — резко заявил Уэйбурн. — Я категорически отказываюсь к нему возвращаться! Неужели с вас недостаточно этой… этой непристойности?

— Непристойностью, сэр Энсти, будет то, что человека повесят за преступление, которое он, как нам казалось, совершил, однако поскольку мы не хотели лишний раз возвращаться к неприятным переживаниям, то не удосужились убедиться в этом наверняка! — тихо промолвил Питт. — Я ни за что не пойду на преступную безответственность. А вы?

— Сэр, вы позволяете себе недопустимые дерзости, черт побери! — воскликнул Уэйбурн. — Не моя задача следить за свершением правосудия. Но таким, как вы, именно за это платят деньги! Занимайтесь своим делом и не забывайте, кто вы такой в моем доме.

— Да, сэр, — натянуто произнес Питт. — А теперь, будьте добры, могу я увидеться с мастером Годфри?

Уэйбурн колебался, смерив инспектора взглядом своих горячих красных глаз. Какое-то время оба молчали.

— Я должен, — настойчиво сказал Томас.

Пока слуга ходил за Годфри, оба стояли, чувствуя себя неуютно, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Питт сознавал, что его ярость порождена внутренними сомнениями, растущими опасениями, что ему никогда не удастся доказать вину Джерома и тем самым стереть в памяти лицо Эжени Джером, лицо, на котором отражались ее представления о мире, каким она его знала, и о человеке, с кем в этом мире она делила жизнь.

Прочитать враждебность Уэйбурна было куда как проще. Его семья уже познала горе — и вот теперь он защищал ее от новых посягательств, от ненужного вращения ножа в ране. Если бы речь шла о его собственной семье, Питт поступил бы так же.

Вошел Годфри. Как только мальчик увидел инспектора, он залился краской и все его движения стали неуклюжими.

Питт ощутил укол чувства вины.

— Да, сэр? — Годфри стоял спиной к отцу, вплотную, словно тот был стеной, к которой можно было бы прижаться в поисках поддержки.

Не обращая внимания на то, что никто его не приглашал, Питт сел в кожаное кресло. Это позволило ему смотреть на мальчика снизу вверх, вместо того чтобы вынуждать того задирать голову.

— Годфри, мы плохо знаем мистера Джерома, — начал инспектор, как ему хотелось верить, самым что ни на есть обычным тоном. — Для нас очень важно узнать о нем как можно больше. Он почти четыре года был вашим наставником. Вы должны его знать достаточно хорошо.

— Да, сэр, но я даже не догадывался, что он занимается чем-то плохим.